Камбоджа: Дом.

В других письмах из „дома” похожие истории. В июне, после того как Хенрик и Нга полюбили друг друга, но ещё до того как она ушла из борделя, чтобы с ним жить, Хенрик поехал домой в Данию на срок в четыре месяца, как он думал. Стив показал мне письмо, которое он получил от Хенрика, когда тот только уехал:
Я схожу с ума в Дании. Здесь такая тоска, а у меня из головы не выходит Нга. Я был просто счастлив, когда она, в конце концов, написала мне, что ждёт меня. Я должен был пробыть здесь четыре месяца, но я возвращаюсь обратно, как только продам тут кое-какие вещи, чтобы хватило на дорогу.
Я говорил со своей семьёй о Нга. Они знают, что она проститутка, и у неё нет образования. И, тем не менее, моя мать так рада, что я могу найти себе жену. Она сказала, что если я женюсь на Нга, то даст нам 20 тысяч долларов, на которые можно будет купить дом или ещё что-то.
Я поведаю тебе одну забавную историю. Как я и думал, половых контактов во время моего здесь пребывания не будет. Эрик был прав, когда говорил, что „ты очень близко познакомишься со своей правой рукой”. Но Юлия, девица, которую я знал ещё до этого, стала ко мне приставать во время вечеринки. И тут я понял, что совершенно не умею соблазнять обычных женщин. К тому же, после моих похождений с Нга и другими девками, едва ли большая датская женщина с волосатыми подмышками могла меня возбудить. Может быть то, что я был к ней безразличен и завело её. Короче, она продолжала приставать ко мне, пока я не сдался. Она намного старше меня, ей 33, и когда мы оказались в кровати, она стала дразнить меня этой разницей в возрасте. А после того как мы закончили и стали болтать, я рассказал ей о своей прощальной вечеринке в Свай Пак, когда я взял сразу двух девок. Она очень расстроилась, когда я сказал ей: „Знаешь, Юлия, в последний раз у меня был секс с двумя девицами. Одной было 16, а другой 17. Если сложить их возраст, то будет 33, столько сколько тебе. Смешно, не правда ли? ” И ты знаешь, она стала плакать.
Во всяком случае, я счастлив, что скоро вернусь в Камбоджу, где нет такой скукоты как здесь. Если увидишь Нга, скажи ей, что я вернусь, как только смогу.
Хенрик.

Даже Стив наиболее приспособленный к успешной жизни на родине, рассматривает перспективу проживания там невыносимой. После годичного пребывания в Камбодже у него есть что сказать об остальном мире:
Дорогой Амит,
Странное ощущение от Бангкока после длительного пребывания вне цивилизации. Ехать так быстро было немного страшновато. Я не ездил быстрее чем 60 км/ч в течение года. И вдруг мы несёмся в этом автобусе по шестиполосной магистрали со скоростью 100 км/ч. А сам Бангкок! От вида его небоскрёбов с огромными окнами и сигнальными огнями для самолётов было такое чувство, будто оказался в каком-то фантастическом мегаполисе из фильма „Бегущий по лезвию бритвы”.
Я вылез на Кхаосан Роуд. После нашей маленькой пномпеньской коммуны и редких туристов, и был поражён огромным количеством бэкпекеров. Я познакомился с одним живущим в Японии австралийцем, который только недавно оттуда приехал. Бангкок – очень опрятный город, но ему он казался свинарником.
Мы пошли в Патпонг за секс-представлениями. Такая ерунда. Бангкокский „скандальный” и „пользующийся дурной славой” квартал красных фонарей выглядел так, как воскресный день в церкви по сравнению с Туол Коком и Свай Пак. Конечно, вся эта цветомузыка и танцы в гоу-гоу барах смотрятся прикольно, но это лишь навеяло на меня тоску по простоте, чистоте и, да, не побоюсь этого слова, „невинности” Пномпеня. Плюс цены. Мне приходилось каждому зазывале говорить: „Чего? Тысяча бат (35$ на тот момент)? Да пошли вы на х... Это только 60 в Камбодже”. Я пошёл спать домой, думая смогу ли когда-нибудь и где-нибудь жить также как в Пномпене.
Эрик был прав. Когда я приехал домой, то единственное, что поменялось, так это то, что люди стали старше и толще. А самое страшное это то, что они и не догадываются какая скучная их жизнь. Я не собираюсь им рассказывать всё. Однако, они, наверняка, знают, что я ходил по борделям, и брови их поднимались, когда они видели фотографии Лан. Но им не за что меня осуждать.
Парень, с которым я раньше работал, теперь здорово преуспел со своей собственной фирмой. Он сказал мне, что трудно найти достаточное количество хороших работников и сразу же предложил мне работу с окладом вдвое большим, чем у меня был на предыдущей работе. Это было заманчиво, но я знал, что идея эта не лучшая. После Пномпеня можешь ты себе представить меня, работающим в офисе по десять часов в день, а потом идущего домой смотреть телевизор, потому что слишком устал, чтобы заняться чем-либо ещё. Я бы продержался три недели. И я думаю, что та жизнь, которую я смогу купить на заработанные деньги: хорошая квартира, домработница, наркотики, девочки – всё это я могу купить уже сейчас в Пномпене. Моя здешняя подруга сказала, что я придурок, потому что отказался от работы, но я знаю, я был бы им, если бы согласился.
И ещё я заметил одну вещь. Когда, например люди говорят „вечеринка была жёсткая” или „ его мальчишник был отвязный”. Эти слова для меня теперь имеют другой смысл. Если я буду использовать слово „жесткая” для описания какой-то пивной вечеринки, то какие слова мне использовать для того, чтобы описать денёк Туол Коке? На прошлой неделе я со своими друзьями смотрел MTV. В одном из таких „жестких” клипов один певец был в кровати с тремя девчонками. Мои друзья сидели и пускали слюни. Я не стал говорить им, что пятнадцать долларов в моём кармане создадут мне ту же атмосферу, когда я в следующий раз окажусь в Свай Па.
Не пройдёт и двух-трех недель, как я вернусь наконец-то на землю обетованную за новыми удовольствиями, а потом отправлюсь во Вьетнам к Лан.
До встречи. Стив.

Австралия Стиву не дом, и Вьетнам тоже. На ближайшее будущее его „домом” будут самые разные авантюрные места. Из всех концов света с разными интервалами он шлёт мне всевозможные послания, как, например, вот это интересное описание Сингапура:
Какое изумительное место. Город, в котором всё в порядке. Это немного напоминает обед у богатых родственников, которые время от времени приглашают тебя к себе. В их доме всё на своих местах, всё идеально, начиная от выстриженного газона до начищенного столового серебра. Это не тот дом, в котором можно играть в прятки или салочки. За столом все благовоспитанны, дружелюбны и обсуждают семейные инвестиции. Приятный вечер, но в то же время хочется поскорее добраться до дома, переодеться в домашнюю одежду, взять пива и матернуться, когда что-нибудь вывалится из рук.
Однажды в Сингапуре я наблюдал типичную сцену в чистейшем, работающем как часы метро. Над хорошо одетыми и серьёзными сингапурцами, сидевшими напротив меня, висела реклама: „Это то, что сингапурские модники будут носить в этом сезоне”, а на картинке были лица четырёх людей разного возраста. Все они улыбаются. Это часть государственной кампании „Сингапур, улыбайся”, которая должна побудить его граждан выглядеть более счастливыми и дружелюбными. Посмотрев налево, я увидел три объявления: „Не курить. Штраф 500$”, „Не пить и не есть. Штраф 500$”, „Не сорить. Штраф 500$”.
Но всё равно, я поражён качеством всего сингапурского. Однако совершенно точно, сюда я больше не вернусь.

В других письмах есть определённый камбоджийский привкус. Частично в письме Стива из Румынии:

Конечно, ничто не сравнится с Пномпенем, но Бухарест не так уж и плох. Ты знаешь, что я не равнодушен к большим женщинам, поэтому мне было несколько непривычно, что Лан и другие маленькие азиатки меня так возбуждали. А это место как раз для любителей размера. Ночные клубы забиты этими здоровыми, светловолосыми грудастыми румынскими детками. 25-30$ за ночь – не на много больше, чем на 154-й улице...

Я получаю похожие письма и от других искателей приключений, которые оставили свои сердца в Пномпене. В письмах из Южной Америки есть следующие строки:

Тебе следует сюда приехать. Латиноамериканки – очень страстные женщины. В отличие от ленивых совокуплений в Камбодже, местные дамы будут вокруг тебя крутить самбу в течение часа, а потом почти забудут взять деньги.

Там где в Пномпене героин, здесь кокаин...

Ты не поверишь, что на свете есть места, в которых оружия больше чем в Пномпене, но я нашёл такое...

В то время как некоторые в обозримом будущем ещё будут путешествовать, другие „пномпеньские эмигранты” уже осели в более интересных местах, чем их собственные страны, но менее сумасшедших, чем Пномпень. Полной противоположностью депрессивному письму, написанному Хенриком Стиву из Дании, служит то, которое он написал мне из Вьетнама:

Дорогой Амит,
Секрет счастья следующий: когда один – живи в Камбодже, после женитьбы – во Вьетнаме. Я теперь далёк от линии фронта. Я любезно согласился на службу в тылу, но уверен, что я ещё сюда вернусь в качестве резервиста. Но самая главная новость это та, что Нга беременна. В марте у неё будет ребёнок. Видишь, это будет „дитя путча”. У нас уже есть небольшое жильё, которое мы купили на деньги данные моей матерью. После всего того безумия, которое окружало нас в Пномпене, очень приятно просто наслаждаться близостью друг к другу здесь в Сайгоне.
До того как мы сюда переехали, мы жили в одном гест-хаусе со Стивом и Лан. Поначалу Сайгон нравился Стиву, но потом он понял, что его здесь кругом обманывают. Однажды, например, они с Лан поехали на пляж в Нха Транг, и кто-то на пляже украл их обувь. Все вьетнамцы сказали, что понятия не имеют, что произошло. Они лишь улыбались своей типичной вьетнамской улыбкой, которая означает, что они врут и им наплевать, что вы это знаете. Неделю спустя появилась полиция и стала наезжать на Лан, что та живёт с иностранцем. Хорошо, что я это увидел и подошёл к ним, потому что Стив уже был готов врезать одному из полицейских. На следующий день они выяснили, что хотя они и любят друг друга, для Стива было бы лучше уехать. Потом были эти слёзы во время прощания и Стив уехал, оставив ей достаточное количество денег на довольно длительное время.
Так куда уехал Стив? Он уехал в Бухарест. Он обещал сообщить мне свой адрес и написать, как он поживает. Надеюсь, ты приедешь в Сайгон, когда родится ребёнок.
С наилучшими пожеланиями. Хенрик.

Встреча с Гэри в Бангкоке рисует ещё одну картину осёдлого счастья, хотя и несколько другого сорта. Гэри и не собирается возвращаться в Штаты. „Я преподаю в Японии. Работаю много и сплю со множеством девиц”,- рассказывает он мне в своей не терпящей возражений манере. Деньги он получает хорошие, но главное для него это то, что у японских девушек есть особый бзик по поводу совращения белых учителей английского. Сейчас он в отпуске, и собирается пару недель заняться секс-шопингом в Пномпене. Он собирается продолжать этот чудесный жизненный круг все оставшиеся годы. „Я зарабатываю деньги, работая как вол в Японии, у меня там много молодых и симпатичных японок, а потом я могу и отдохнуть на другой территории и потрахать ещё более молодых девок в течение месяца в Пномпене”.
Рейнер тоже в восторге от своего нового дома. Сидя в кафе в бэкпэккерском гетто Бангкока я слышу через дорогу его рокочущий голос, обвиняющий вьетнамское вероломство и кхмерское безумие. Он рассказывает мне, что теперь живёт в Таиланде. „В настоящее время чего-то не хватает в Камбодже. Чувствуется в людях какая то безнадежность и полный крах. Туристов нет, финансовой помощи нет, из-за этого весь бизнес в упадке. И меня, конечно, беспокоит мародёрство. Я как раз думал купить себе компьютер, представляешь, если бы я это сделал, а потом через неделю подростки с пушками всё это забрали. Помнишь аэропорт? Это, конечно гнетёт”.
Он не сильно сожалеет о том, что уехал, потому что здесь наилучшие условия для того, чтобы делать миллионы на продаже камней из Таиланда. Я думаю, сколько пройдёт времени, прежде чем Рейнер разочаруется в Таиланде, как это произошло уже с Вьетнамом и Камбоджей. Он оставил мне свой телефон, и мы договорились встретиться снова.
В то время как многие пномпеньские иммигранты, с которыми я был знаком уехали отсюда, достаточное их количество осталось здесь и после путча. Неожиданный визит Джо – возможность узнать об их нынешней участи. Сам Джо по-прежнему работает в Камбодже, не смотря на свою нелюбовь к новому правительству. А могло быть и не так. На лице его поражение и решимость, когда он говорит мне: „Похоже, что я сам на это напросился. Я всё время говорил со своими студентами о правах человека и демократии. Один из них сообщил об этом одному из местных партийных чиновников, и на этом всё кончилось. Хун Ненг (старший брат Хун Сена и губернатор провинции Кампонг Чам) сам позвонил директору НГО и сказал ей, что либо я там больше не буду работать, либо он закроет всю контору. Конечно, при таком раскладе и директор и остальные служащие могли бы лишиться своих приличных иммигрантских зарплат. В течение часа, представляешь, в течение часа меня притащили к директору, она наорала на меня за то, что я нарушаю порядок, ведя разговоры о политике, и сказала мне, что она позвонила в иммиграционную службу и попросила аннулировать мою рабочую визу. Думаю, что мне следовало бы быть поосторожней после путча. Теперь им нужно побольше узнать о правах человека. Если такая ерунда будет продолжаться, то мы пойдём по тому же пути, что и Бирма”.
А после этого он преподнёс мне ещё один сюрприз. „На самом деле это хорошо, что мы оттуда уехали. Пола беременна. Я не могу себе представить, как бы я растил ребёнка в Камбодже ни до, ни тем более после путча. Я не хочу, чтобы он вырос в семье, где друзья отца платят девочкам подросткам за секс с ними по дороге домой. Мой отпрыск не будет жить по соседству с теми, кто продаёт свою страну и её идеалы за несколько тысяч долларов и имеет охранников с гранатами”.
После обсуждения его планов на жизнь вместе с Полой в Новой Зеландии, Джо делится новостями о тех, кто жил с нами в Камбодже. Дик снова потерял работу, но вскоре нашёл новую в одной из пномпеньских школ, а тех, из которых он ещё не был выгнан, остаётся все меньше. Джо с грустью рассказывает о своём последнем разговоре с Диком. Я прервал и его и дал Джо почитать свои заметки. В них разговоры Джо с Диком о том, что Камбоджа всё более становится рынком продажного секса. И разговоры эти те же, что он вёл со мной, когда я был в Пномпене последний раз.
Джо рассказывает мне также о Дирке, который заплатил 300$ за то, чтобы убить мужа своей подруги, обижавшего её, а после этого со страху сбежал из страны. „Он поехал во Вьетнам, сказав, что больше не вернётся в Камбоджу. Через месяц я встретил его в „Маджестик”. Он рассказывал мне, как трудно найти работу во Вьетнаме, как цены на проституток завышены, и как много они с него сдирают, и как иностранцам всё время приходится быть „на стороже”. „Но я думал, что ты никогда не вернёшься в Камбоджу”,- сказал я. На что он ответил: „Покажи мне лучшее место, и я туда уеду”.
Потом Джо показал мне письмо и рассказал историю, которая ему предшествовала. Майк, незадолго перед путчем просто переставший посещать уроки, не особенно беспокоился о поиске новой работы. Пару месяцев он жил на деньги, которые занимал у кхмерских и иностранных друзей. Но вся эта лафа закончилась, как только стало ясно, что Майк не предпринимает ни каких шагов, чтобы рассчитаться с долгами. Уже в третий раз в этом году, с тех пор как он приехал в Камбоджу, от катастрофы его спас денежный перевод от брата, который, в отличие от Майка, закончил университет, имеет стабильную работу, страховку и невесту, на которой собирается жениться в ближайшем будущем.
Письмо родилось на свет по требованию брата, который хотел получить объяснения, что Майк делает в Камбодже. Майк коротенько, но достаточно точно изложил, что он и его друзья делают в Пномпене. Он во всех красках описал возможные приключения в Камбодже и пригласил брата испробовать это всё на собственной шкуре. Реакция брата наглядно показывает, как далеко Майк сошёл с истинного пути.

Дорогой Майкл,
Я очень устал сегодня, поэтому буду краток. Я получил твоё письмо, хотя было бы лучше, если бы я его никогда не получал. Я очень сожалею, что ты нашёл туда дорогу. Твоё письмо омерзительное. Твоя зацикленность на „Шемпейн” и борделях не оставляет сомнений в твоих целях. Вспомни про свою душу, вернись домой и живи так, как живут все нормальные люди. Не думай, что твоё погружение в „другую культуру” может каким-то образом оправдать те действия, которые ты описывал. Думаю, что это неверная позиция. Ты, почему-то, утверждаешь, что в Камбодже в порядке вещей то, что совершенно неприемлемо в Англии, и это не может быть оправданием.
Извини, что так резок. Я пытаюсь получать удовольствие от всего, что я делаю в своей жизни, хотя мог бы работать всего лишь по четыре часа в день, и мне бы хватало средств на „ блядство ” по выходным.
Я не в Камбодже. Без сомнения я бы делал многое из того, что ты написал. Однако, если поездки в командировку без Моники (его невесты) и научили меня чему-то, так это тому, что если ты можешь что-то, так это не значит, что это нужно делать. Может быть, это начинается с решения отправиться в то самое место. Кто знает? Может ты лучше меня?..
Удачно тебе выбраться из Камбоджи. Надеюсь на скорую встречу.
Алистэр.

Я спросил, как Майк отреагировал на это письмо. „Он рад, что его брат уже переслал деньги. Он понял, что грядут трудные времена”. Майк предпринял серьёзные шаги, чтобы снизить расходы на жильё, перебравшись в „Маджестик” и найдя, наконец, работу. За всё это время он лишь дважды пропустил занятия из-за перепоя. Через год после того как я в первый раз встретил Майка, единственное заметное изменение – это его виза, просроченная ещё больше и ещё больший долг своему брату.
Джо заканчивает разговор, поскольку Пола ждёт его. „Я не хочу, чтобы она думала, что я пошёл на случку к своей тайской подруге, что, в общем то, было бы верхом мастерства, потому что я только приехал в Таиланд. Но для Полы это ничего не значит ”. Я пожелал Джо всего хорошего и выразил надежду, что он и впредь будет отстаивать свои убеждения, хотя в Камбодже уже ни у кого нет желания это делать.
После того как Джо покидает меня, я думаю над странностью происходящего. Джо понял, что не может жить в Камбодже. Но Дик, Дирк и Майк чувствуют себя хорошо, по крайней мере, лучше, чем где-либо ещё. Джо, привыкший упорно трудиться, морально устойчивый, сознательный, который глубоко верит в то, что жизнь в Камбодже можно улучшить, уехал из этой страны. Дик, Дирк и Майк, которых можно назвать жалкими неудачниками, без царя в голове и совершенно никчёмными людьми остаются в Камбодже. Придавая Пномпеню трагикомичность, что так свойственно ему.