Книга-альбом репродукций Владимира Серебровского: Памир.
Считается, что трудно писать море, настолько оно прихотливо, настолько быстро волна одного цвета на- ходит на волну другого оттенка. Но горы не менее изменчивы. Малейшее перемещение солнечного светила в пространстве меняет рисунок горного хребта или вершины. Достаточно самому сместиться на шаг в сто- рону, чтобы увиденное тоже изменилось. На заре пики на горизонте светятся нежнейшими оттенками розо- вого, сиреневого, голубого, чтобы с восходом солнца обрести совершенно иной вид, а к вечеру некоторые снежные языки успевают растаять, обнажив скрытые под ними склоны. Вид меняется настолько, что невоз- можно поверить – неужели мы смотрим на один и тот же пейзаж? Каждый день игра света неповторима. И как невозможно дважды войти в одну и ту же воду, так же невозможно дважды увидеть один и тот же хребет в одной цветовой гамме.
Непросто было выпускнику ВГИК, западнику, абстракционисту Владимиру Серебровскому после Москвы, после Германии найти другую манеру, чтобы передать красоту, что открылась ему, когда он впервые при- ехал в Таджикистан. Немало исходил он горных троп и еще больше поездил по горным дорогам, прежде чем красота гор «распределилась в душе» и стала ему ясной. И это шло параллельно с постижением восточного мировоззрения. Когда философская основа вошла в плоть и кровь, тогда и утвердилась только ему свой- ственная манера писать эти неповторимые пейзажи.
Писать горы трудно, особенно после Николая Рериха, поскольку зритель невольно сравнивает каждый гор- ный пейзаж с работами классика и ищет в нем свойственные ему напряжение и энергию. Серебровский не ставил перед собой задачу спорить с Рерихом. Его взгляд на горы объясняет собственный взгляд на жизнь, на суть вещей. Для Рериха горы – поле битвы двух начал, Добра и Зла, они выражают напряжение, агрессив- ную тревогу – это всегда столкновение Света и Тьмы. И, как ни странно, это показывает, что Рерих в те годы, когда писал эти картины, оставался человеком Запада, еще только пытающимся проникнуть в суть Востока. Для Серебровского горы – царство спокойствия, равновесия и гармонии. У него всегда торжествует свет, небо над вершинами ясное и, как правило, безоблачное. Это бездонная высь – ничем не омраченное про- странство.
Верный себе, Серебровский в горных пейзажах стремится к декоративности. Камни, складки, тени на горных склонах на его листах становятся элементами орнамента. Вызвано это убеждением, что именно орнамент наиболее полно и точно выражает внутреннюю закономерность мира. Чем гармоничней и спокойней стано- вились рисунок и цвет, тем совершеннее делались горные пейзажи Серебровского.
В своих походах и поездках по Таджикистану Серебровский сделал, наверное, тысячи подробных зарисовок с натуры, чтобы затем лучшие из них перенести на большие листы. Если уж искать сопоставления, то серия «Сто видов Памира» ближе всего к гравюрам Хокусая или Хиросиге, с той только разницей, что в работах японских художников мы видим горные пейзажи как фон. На переднем плане у них остается человек и его трудовая деятельность. А вершина Фудзиямы – как символ того чистого и высокого, к чему должен стремить- ся каждый.
В серии Серебровского мы не видим признаков присутствия человека. Природа здесь предстает в перво- зданной красоте, ее не затронули следы цивилизации. Те места, которые пишет Серебровский, остались нетронутыми, а где-то еще и не ступала нога человека. Хотя альпинисты и покорили самые высокие верши- ны, их склоны по-прежнему остаются непригодными для нормальной жизни. Мало кто представляет, что на территории бывшей союзной республики располагались самые высочайшие после Гималаев пики.
Но есть одно общее, что сближает гравюры японских мастеров и работы Серебровского – это абсолютно точная, совершенно достоверная привязка к месту. Те скалы, те вершины, тот вид с реки Вахш или Кафир- ниган написаны именно такими, какими они предстали взору художника. И те, кому знакомы эти места, кому довелось побывать там, тотчас узнают, о чем идет речь. Долина с цветущими ферулами, пропитанная тон- чайшим, настолько своеобразным запахом – конечно же, это ущелье за рекой Сиамой. Громадная скала, покрытая трещинами, нависает над горным обрывом в Такобе и сегодня, а пенистый Пяндж в обрамлении снежных пиков также несет свои воды, отделяя границу Бадахшана от Афганистана.