Жизнь - как Удивительное Путешествие.
Глава первая
Глава вторая
Книга, которую Вы держите в руках, была продиктована Его Святейшеством Далай Ламой вскоре после бегства в 1959 году из оккупированного китайцами Тибета.
Почти сразу её перевели на десятки языков, и этот по-человечески простой рассказ лидера древнейшей мировой религии и, одновременно, правителя самой таинственной страны нашей планеты о своей жизни и трагической судьбе тибетского народа уже стал классикой.
Далай Лама рассказывает о сравнительно счастливой жизни тибетцев до китайского вторжения, о том, как и почему в нём распознали перевоплощение предыдущего Далай Ламы, о том, как он рос и воспитывался.
Приняв в 16-летнем возрасте всю полноту духовной и светской власти, в начале китайской агрессии Далай Лама пытался ненасильственными методами спасти свой народ от геноцида, взывая к защите ООН и ведя переговоры с Мао Цзе-дуном.
Позднее, руководя тибетским правительством в эмиграции, Его Святейшество, несмотря на ту кошмарную бойню, которую китайцы учинили в Тибете, продолжал следовать буддийским принципам ненасилия, и в 1988 году был удостоен Нобелевской премии мира.К сожалению, и поныне, несмотря на компромиссный шаг Далай Ламы - согласие не требовать восстановления полной независимости Тибета - КНР отказывается от переговоров и продолжает в Тибете политику культурного геноцида.
ОТРЫВОК ИЗ КНИГИ.
Глава первая
Крестьянский сын
Я родился на северо-востоке Тибета в небольшой деревушке Такцер на пятый день пятого месяца года дерева-свиньи по тибетскому календарю, то есть 6 июля 1935 года. Такцер расположен в районе Докхам, и название это носит описательный характер, потому что "до" означает нижнюю часть долины, которая переходит в равнину, а "Кхам" название восточной части Тибета, где наши горы начинают понижаться к восточным равнинам, в направлении Китая. Сам Такцер находится на высоте примерно 9 тыс. футов над уровнем моря.
Это была прекрасная страна. Наша деревня, которая находилась на небольшом плато, была почти окружена плодородными полями пшеницы и ячменя, и плато в свою очередь было окружено кольцами холмов, покрытых травой, густой и ярко-зеленой. К югу от деревни была гора выше остальных. Она называлась Амичхири, но местные жители также называли ее "гора, пронизывающая небо". Эта гора считалась жилищем духа-защитника местности. Ее нижние склоны были покрыты лесами, а над ними были видны зеленые луга. Выше же скалы были голые, а на верхушке лежала шапка снега, которая никогда не таяла. На северном склоне горы росли тополя и можжевельник, персики, сливы и орехи, много разных ягод и ароматных цветов. Чистые воды источников падали каскадами водопадов, а птицы и дикие животные - олени, дикие ослы, обезьяны и даже несколько леопардов, медведей и лис, ходили, не боясь человека, потому что наши сограждане - буддисты и никогда по своей воле не убивают существ.
Среди прелестей природы стоял монастырь, именуемый Карма Шар Цонг Ридро, который знаменит в религиозной истории Тибета. Он был основан Кармапой Ролби Дордже, четвертым воплощением Кармап, который был первым перерожденцем, признанным в Тибете. Именно в этом монастыре наш великий учитель Цонкапа был посвящен в монахи в 14-м столетии христианской эры. Ниже, величественно выделяясь на фоне горы, стоял второй монастырь, Амдо Джакьюнг. Его позолоченные крыши с дхармачакрой - "колесом учения", которое с двух сторон поддерживалось оленями из позолоченной меди, не только украшали ландшафт, но и придавали всему окружающему дух святости. И этот дух усиливался молитвенными флагами на крышах всех домов деревни.
Такцер был крестьянской общиной, и основную пищу его населения составляли пшеничная мука и цампа, жареная ячменная мука, а также мясо и масло. А напитками служили чай с маслом и ячменная брага, называемая чанг. Среди буддистов есть разные мнения относительно употребления в пищу мяса, но для большинства тибетцев - это необходимость. В большей части Тибета климат суров, и, хотя пищи много, она не разнообразна, поэтому было бы невозможным сохранять здоровье без употребления мяса. Этот обычай восходит к древним временам, задолго до того, как буддизм пришел в нашу страну. Тибетцы считают греховным убивать любое животное по каким бы то ни было причинам, но не считают грехом пойти на рынок и купить мясо животного, которое уже убито. Мясники же, убивающие животных, считаются грешниками и изгоями.
Избыток ячменя и пшеницы жители Такцера продавали в ближайших городах Кумбуме и Синине в обмен на чай, сахар, хлопчатобумажную ткань, украшения и изделия из железа. Одежда народа была чисто тибетской: мужчины носили меховые шапки и высокие кожаные сапоги, а также "чубу" - своего рода пальто, которое с некоторыми изменениями встречается по всему Тибету. Оно подпоясывается ниже талии и свисает складками, которые используются как карманы. Женщины носили длинные шерстяные платья без рукавов с яркими блузами из хлопчатобумажной ткани или шелка. По каждому особому случаю делали длинные прически с украшениями, которые позволяли волосам сзади свисать до талии. Зимой все носили меховые шубы и одежды с толстым шерстяным бельем. Как и их сестры и других частях света, тибетские женщины любили украшения и драгоценные каменья. Большинство мужчин и деревне больше гордились тем, что их женщины прекрасно готовили.
В окрестности было много других монастырей и храмов, куда любой мог прийти молиться и делать подношения, монахом он был или нет. В действительности вся жизнь была основана на религии. Вряд ли был хоть кто-то во всем Тибете, кто не был бы истовым буддистом. Даже дети уже с того времени, когда начинали разговаривать, с удовольствием приходили в места, где находились символы Трех Драгоценностей - Будды, Учения и Общины. Дети строили храмы из глины, раскладывали перед ними подношения и делали жесты поклонения, которым их никто не учил. Каждый, богатый или бедный, за исключением немногих скупердяев, после того, как покупал необходимое для жизни, все свободные деньги тратил на постройку религиозных памятников, подношения храмам, Трем Драгоценностям, раздачу милостыни беднякам и на спасение жизни животных (это делали, выкупая животных у мясников).
Те, кто были побогаче, всегда имели дома алтарную комнату, и несколько монахов получали пищу в этих домах в обмен на постоянные молитвы. А иногда в дом приглашали сотни монахов, чтобы те хором читали священные тексты целыми днями. Их кормили и оплачивали их труд. Даже беднейшие всегда имели маленький алтарь и изображение Будды в своих хижинах, и масляные лампы всегда горели перед образами.
Хотя в основном жители Докхама были людьми высокими и сильными, а по природе храбрыми и, может быть, жесткими, эти качества были сильно смягчены их верой. Смиренность и добродаяние, терпимость, доброта, сострадание и забота обо всех существах - таковы были добродетели, которые поощрялись религией.
Среди таких добрых людей я и родился в семье чисто тибетского происхождения. Хотя моя семья жила в Докхаме, предки мои пришли из Центрального Тибета. Как они поселились в Восточном Тибете, объясняется просто. Сотни лет назад во время правления короля Мангсонг Мангцена тибетская армия находилась в северо-восточной части Тибета для защиты границ. В нашей части Докхама был расквартирован гарнизон из Пхемпо в Центральном Тибете. Семейная традиция говорит, что мои предки пришли с этим гарнизоном. В нашем семейном диалекте мы до сих пор используем много слов из диалекта района Пхемпо, больше, чем из восточного диалекта. Например, слова наподобие "чини" для сосуда и "кенбу" вместо ложки. За исключением последних двух поколений, члены моей семьи всегда были старейшинами нашей деревни и носили титул Чижа нангцо.
Чижа - это название места, а нангцо означает - внутренний страж.
Я всегда был рад, что происхожу из скромной семьи крестьян. Мою деревню я оставил, когда был еще очень мал, о чем я еще расскажу. Но и годы спустя, когда я но возвращался из Китая, я ненадолго заехал в Такцер и не мог не ощутить чувство гордости, когда увидел мою родную деревню и мой дом. Я всегда чувствовал, что, если бы я родился в богатой аристократической семье, я не смог бы так ценить чувства скромных низших классов тибетцев. Благодаря моему низкому рождению, я хорошо понимаю их мысли и чувства. Именно поэтому я Испытываю такую сильную симпатию и сострадание к ним и изо всех сил стараюсь хоть что-то улучшить в их жизни, в их судьбе.
Семья наша была большой, - у меня было две сестры и четверо братьев, причем все довольно разного возраста Моя мать родила шестнадцать детей, но девять из них умерли в младенчестве. Вся семья была тесно связана узами любви и доброты. Отец был очень добрым человеком, но в то же время весьма раздражительным, хотя и гнев его никогда не длился долго. Он не был высоким пли сильным, и не был образован, но обладал природным умом и смекалкой. Особенно он любил лошадей и много скакал на них. Также он имел талант выбирать Хороших лошадей и умел их лечить.
Мать была человеком добрым и любящим. Она всем сочувствовала, и с удовольствием готова была отдать собственную пищу голодным, оставшись голодной сама. Но, хотя она и была столь мягкой, в семье правила она. Кроме того, она была гибка и дальновидна, поэтому После того, как я был возведен на трон и это открыло новые возможности для семьи, она постаралась, чтобы ее остальные дети получили соответствующее образование.
Вся наша жизнь была основана на земледелии, но, кроме того, мы держали скот, лошадей, выращивали овощи в огороде. Обычно в нашем хозяйстве было пять рабочих, а большая часть работы совершалась членами самой семьи. Но на несколько дней сбора урожая мы иногда нанимали от 15 до 40 рабочих. Кроме того, в нашей деревне был обычай помогать друг другу, когда какой-то семье нужна была помощь. А в то время, когда я был малышом, когда моя мама уходила работать в поле, она обычно носила меня на спине и оставляла меня спать на углу поля под зонтиком, воткнутым в землю.
Дом наш был квадратным строением с двором посередине. Он был одноэтажным, и нижняя часть была построена из камня, а верхняя - из глины. Края плоской крыши были выложены бирюзовой плиткой. Главные ворота были с южной стороны, со стороны Амичхири, а верхняя часть ворот, как традиционно принято в Тибете, была украшена копьями и флагами. Молитвенные флаги также развевались на вершине высокого шеста в середине двора. С задней стороны дома был двор, где содержались лошади и мулы. Перед главными воротами на привязи бегал тибетский мастиф, который охранял дом от незваных вторжений. У нас было восемь коров и семь дзомо. Дзомо - это смесь яка и коровы (слово "як" означает только животное мужского пола, так же как и слово "бык"; женская особь яка называется дри). Мать доила дзомо сама, и как только я научился ходить, я обычно следовал за ней в хлев с чашкой, которая была в складках моей одежды, и она давала мне теплое молоко дзомо. Ещё у нас были куры, и мне разрешали ходить в курятник собирать яйца. Это, наверное, одно из моих наиболее ранних воспоминаний. Я помню, как забирался в куриные гнезда и как там квохтали несушки.
Жизнь нашей семьи была простой, но жили мы счастливо и в довольстве. В большой степени довольством этим мы были обязаны Тубтену Гьяцо, 13-му Далай Ламе, который на протяжении многих лет оставался духовным и светским правителем Тибета.
Но время своего правления он прояснил и определил статус Тибета как независимой нации и много сумел сделать для улучшения жизни народа. Восточные районы, где мы жили, находились под светским правлением Китая, но он оставался духовным лидером и жил там около года, так что и местные люди испытали его непосредственное влияние. В своем завете, который он оставил народу, говорилось: "После того, как я принял на себя обязанности духовного и светского руководства, у меня не бывало времени для отдыха и удовольствий. Днем и ночью размышлял я с тревогой над проблемами религии и государства для того, чтобы решить, как они должны развиваться наилучшим образом. Я должен был раздумывать над благоденствием крестьянства, как устранить их беды и как открыть три двери - современности, беспристрастности и справедливости".
Благодаря его трудам народ Тибета наслаждался долгим периодом мира и процветания. Сам он говорил: "С этого года, с года воды-быка, и до настоящего времени года воды-обезьяны, страна Тибета была счастливой и процветающей. Сейчас она совсем как новая страна, и народ доволен и счастлив".
Но в год воды-птицы, то есть в 1933 году, Тубтен Гьяцо ушел из этого мира. И как только новость распространилась по Тибету, народ почувствовал себя оставленным. В нашу деревню печальную новость принес мой отец. Он был на рынке в Кумбуме и услышал это в тамошнем монастыре. 13-й Далай Лама сделал так много для мира и процветания Тибета, что народ решил построить золотой мавзолей, совершенно особый, в качестве знака своей благодарности и почтения. По древнему обычаю эта прекрасная могила была воздвигнута внутри дворца Поталы в Лхасе - столице Тибета.
С уходом 13-го Далай Ламы начались поиски его перерождения, поскольку каждый Далай Лама является перерождением своего предшественника. Первый родился в 1391 году как воплощение Ченрези, на санскрите - Авалокитешвары, Будды сострадания, принявшего обет защищать всех существ.
Вначале Национальная ассамблея назначила регента, который должен был управлять страной, пока новый воплощенец не будет найден и не повзрослеет. Затем, в согласии с древними обычаями и традициями, в качестве первого шага к нахождению места, где должно было появиться новое воплощение, на консультации были призваны государственные оракулы и ученые ламы. К северо-востоку от Лхасы были замечены любопытные формы облаков. И люди вспомнили, что после смерти Далай Ламы его тело, помещенное на троне в Норбулинке, летнем дворце Далай Лам в Лхасе, было повернуто к югу, но через несколько дней заметили, что лицо его повернулось к востоку. Кроме того, на деревянном столбе с северо-восточной стороны храма, где находилось тело, вдруг появился громадный гриб в форме звезды. Все эти и другие знаки указывали направление, в котором следовало искать нового Далай Ламу.
Затем в 1935 году, в год воды-свиньи, регент отправился на священное озеро Лхамо Лхацо, в Чойкхоргьяле, около 90 миль на юго-восток от Лхасы. Тибетцы верят, что в водах этого озера могут явиться видения о будущем. Таких священных озер в Тибете много, но Лхамо Лхацо наиболее известно. Иногда, как говорят, видения появляются в форме букв, иногда как картины мест и будущих событий. Несколько дней было проведено в молитвах и медитации, затем регент узрел видении трех тибетских букв: А, Ка и Ма. И ещё - видение монастыря с нефритово-зелеными и золотыми крышами, а также дома с лазурной плиткой. Подробное описание этих видений было записано и держалось в строгом секрете.
В следующем году высшие ламы и высокопоставленные лица, хранившие тайны этих видений, были посланы но все части Тибета, чтобы найти место, которое регент увидел в водах озера. Те мудрецы, которые были (отправлены на восток, прибыли в наш Докхам зимой и увидели зеленые и золотые крыши монастыря Кумбум. А и деревне Такцер они заметили и дом с лазурными плитками на крыше. Начальник группы спросил, есть ли дети в семье, живущей в этом доме. И ему ответили, что там есть мальчик, которому почти два года.
Услышав эту важную новость, решили послать двух членов группы в этот дом переодетыми, вместе со слугой и двумя местными монастырскими служителями в качестве проводников. Младший монах главной партии, которого звали Лобзан Цеванг, изображал из себя начальника, в то время как настоящий глава поисковой Партии, лама Кецванг Римпоче из монастыря Сера, был одет в бедные одежды и выступал как слуга. У ворот дома незнакомцев встретили мои родители, которые Пригласили Лобсана в дом, думая, что он начальник, в то время как лама и другие принимались в комнатах слуг. Там они обнаружили и младшего сына семьи. Как только мальчик увидел ламу, он подбежал к нему и захотел сесть к нему на колени. Лама был переодет в рясу, отороченную бараньим мехом, а на шее у него висели четки, принадлежавшие 13-му Далай Ламе. Маленький мальчик, как показалось, узнал четки и попросил, чтобы ему их отдали. Лама пообещал ему отдать, если он догадается, кто он такой. И мальчик ответил, что он был Сера ага, что на местном диалекте означало лама из Сера. Лама спросил об имени переодетого в хозяина. И мальчик сказал, что его звали Лобсан. Он также знал имя и настоящего слуги, которого звали Амдо Кесанг.
Лама провел весь день, наблюдая за малышом с растущим интересом, пока мальчику не пришло время ложиться. Вся партия заночевала в доме, и на следующий день рано утром, когда они собирались уехать, мальчик выбрался из постели и настаивал, что хочет уехать с ними.
Этим мальчиком был я.
До этого времени ни отец, ни мать не подозревали о действительной цели путешественников, которых они приютили, но через несколько дней в наш дом прибыла целая поисковая партия старших лам и высокопоставленных лиц. При виде этой большой и важной делегации мать и отец поняли, что, возможно, я являюсь чьим то перевоплощением, потому что в Тибете много перевоплощающихся лам, и мой старший брат уже был признан перевоплощенцем одного из них. Недавно перевоплощенный лама умер в монастыре в Кумбуме, и родители думали, что посетители, может быть, ищут его преемника. Но им не приходило в голову, что я мог быть перевоплощением самого Далай Ламы.
Обычно для маленьких детишек, которые являются перевоплощенцами, считается нормальным вспоминать предметы и людей из их предыдущих жизней. Некоторые даже могут декламировать священные тексты, хотя их никто этому еще не учил. То, что я говорил ламе, заставило его предположить, что, может быть, он наконец нашел того перевоплощенца, которого искал. Поэтому и прибыла вся экспедиция, - чтобы совершить Дальнейшие испытания. Они привезли с собой пару очень похожих черных четок, одни из которых принадлежали 13-му Далай Ламе. Когда они предложили мне четки на выбор, я выбрал те, которые принадлежали ему, и, как они говорят, повесил себе на шею. Такой же не был сделан и с желтыми четками. Потом они предложили мне два барабанчика - маленький барабанчик, Который Далай Лама использовал для того, чтобы призывать слуг, и побольше, более украшенный, с золотыми висюльками. Я выбрал маленький барабан и начал Лип. в него так, как делают при повторении молитв.
Затем они представили мне два посоха. Я прикоснулся не к тому посоху, а затем остановился, посмотрел на Него некоторое время и все-таки выбрал другой, который принадлежал Далай Ламе. Затем, когда они удивились моему колебанию, они выяснили, что первая Трость тоже использовалась когда-то Далай Ламой, но он отдал ее ламе, который, в свою очередь, передал ее впоследствии Кецвангу Римпоче.
С помощью этих тестов они еще более убедились, что перевоплощение было найдено, и их убеждение укрепилось и связи с тремя буквами, которые привиделись регенту на озере. Они полагали, что первая буква А обозначала Амдо, то есть название этой области, К могло обозначать Кумбум, самый большой из монастырей в Округе, который присутствовал в видении регента. Либо две буквы Ка и Ма могли обозначать монастырь Кармапы Ролби Дордже, что стоял на горе над деревней.
Им также представлялось важным, что несколько лет назад, когда 13-й Далай Лама останавливался в монастыре Кармапы Ролби Дордже на пути из Китая, он был Принят тогда местным перерожденцем его приветствовали и делали подношения жители деревни, включая моего отца, которому в то время было девять лет. Также вспомнили, что Далай Лама оставил в монастыре пару своих ботинок, именуемых джачен. И, как говорят, некоторое время он смотрел на дом, где я родился, и отметил, что это очень красивое место. Обсудив все эти факты, поисковая партия окончательно убедилась, что перевоплощение обнаружено. Они сообщили все детали в Лхасу телеграфом. В то время была только одна телеграфная линия в Тибете - из Лхасы в Индию. Поэтому послать телеграмму можно было только в кодированном виде через Синин в Китае и Индию.
Тем же путем поисковая партия получила приказ сейчас же отвезти меня в священный город, то есть в Лхасу. Однако в то время северо-восточная часть Тибета, где мы жили, была под контролем китайцев, и для отъезда необходимо было получить разрешение китайского губернатора.
Члены поисковой партии объяснили ему, что прибыли искать нового Далай Ламу, и попросили содействия в том, чтобы отвезти возможных кандидатов в Лхасу. Они не сказали, что уже сделали окончательный выбор из страха, что губернатор может создать препятствия. И действительно, он не сразу дал ответ. Он дважды призывал всех мальчиков, о которых шла речь. И хотя сам он был мусульманином, он решил провести испытания самостоятельно.
Это было очень простое испытание. Он предложил всем коробку конфет. Некоторые мальчики были слишком испуганы, чтобы угоститься, а некоторые были настолько жадными, что хватали целую горсть. Но я, как говорят, взял только одну и скромно съел ее. Это, а также некоторые его вопросы, казалось, убедили его, что я был наиболее вероятным кандидатом, поскольку всех остальных детей он отослал домой с подарком - штукой ткани для их родителей. Но моим родителям он приказал отвезти меня в Кумбум и оставить там под присмотром моего брата, который уже был в то время студентом монастыря. Говорят, что за разрешение меня забрать губернатор потребовал от представителя тибетского правительства выкуп в сто тысяч китайских долларов.
Это были большие деньги, на которые он не имел права. Они заплатили, но тогда он потребовал еще триста тысяч. Представители правительства объяснили ему, что еще окончательно не ясно, являюсь ли я перевоплощением, и что есть еще кандидаты из других частей Тибета. Они стали бояться, что, если губернатор убедится, что я стану Далай Ламой, он поднимет цену еще выше и это создаст еще большую задержку. Также они чувствовали опасность, что китайское правительство может использовать эту возможность, чтобы усилить свое влияние в Тибете. Все эти трудности были доложены в Лхасу. Казалось неблагоразумным обсуждать эти проблемы по телеграфу, идущему через Китай, поэтому письма были направлены в столицу через посыльных.
Прошло несколько месяцев, пока был получен ответ, а со времени начала поиска и до завершения этих переговоров с губернатором прошло уже почти два года. Все это время происходящее держалось в строгом секрете, и не только из страха вмешательства китайского губернатора, но также потому, что открытие еще не было представлено на утверждение Национальной ассамблее Тибета. Даже моим родителям не говорили еще о твердом убеждении поисковой партии. И, несмотря на долгий период ожидания, они ни разу не заподозрили, что я мог бы оказаться перевоплощением наивысшего из всех лам.
Однако, когда я подрос, мать моя однажды рассказала мне, что и раньше были знаки моей необычной судьбы. В Тибете существует широко распространенное суеверие, что перед тем, как воплощается высокий лама, район, где он родится, подвергается бедствию. Перед тем, как я родился, четыре года в Такцере не было урожаев, одни были уничтожены градом в то время, когда зерно уже созрело, другие - засухой, когда посевы были только недавно сделаны. Поэтому все жители деревни говорили, что, наверное, скоро среди них появится перевоплощенец. И моя собственная семья пережила особенно трудные времена. Несколько наших лошадей и других животных, которые были нашим главным имуществом, погибли. Отец не мог понять - почему? Несколько месяцев до моего рождения отец сам был тяжело болен и не вставал с постели. Однако в то утро, когда я родился, он проснулся совершенно здоровым, поднес молитвы, наполнил маслом светильники, которые постоянно горели на нашем семейном алтаре. Моя мать вспоминает, как ей это не понравилось, и она ругала его за то, что он валялся в постели из-за лени. Но он заявил, что поправился. Когда я родился, мать сказала ему: "Это мальчик". И он просто ответил: "Хорошо. Я хотел бы, чтобы он стал монахом".
В то время, как продолжались переговоры с губернатором, я жил в монастыре. Тогда мне было около трех лет, и, конечно, поначалу я очень горевал из-за разлуки с родителями. Помимо моего старшего брата Тубтена Джигме Норбу, третий мой брат Лобзан Самтэн, которому было пять лет, тоже был там, и уже начал учиться. Пока он занимался со своим учителем, мне было не с кем играть. Я до сих пор помню, как нетерпеливо ждал за дверями его классной комнаты и иногда заглядывал за дверную занавеску, стараясь привлечь его внимание, чтобы его учитель меня не видел. Но учитель был строг, и Самтэн ничего не мог поделать.
Еще там был наш дядя, и я с сожалением должен сказать, что мы с Самтэном по-детски его не любили. В основном, я думаю, потому, что у него было темное лицо со щербинами и черная щетинистая бородка, что редко встречается у тибетцев. Также у него были усы, которые он старательно причесывал, используя жир. Кроме того, часто он бывал строг с нами или сердился на нас, наверное не без причины. Я помню его необыкновенно большие и вычурные четки, все бусины которых были совершенно черными от постоянного использования. И особенно я помню его сборник текстов, потому что однажды я попытался посмотреть, порыться в них, и перемешал все листы, за что получил несколько хороших оплеух от рассердившегося дяди. Когда случались такие вещи, мы с Самтэном убегали, и дяде приходилось нас часами искать. Мы не понимали, сколько волнений это должно было причинять ему ввиду того, что губернатор придавал такое значение моей персоне. Однако такие эскапады были эффективны, потому что, когда он нас находил, имели место переговоры об улучшении отношений в будущем и при удачном исходе он умиротворял нас какими-то сластями, которые в других случаях никогда нам не давал, даже если мы вели себя хорошо.
В общем, это было одинокое и совершенно несчастливое время в моей жизни. Иногда учитель Самтэна сажал меня на колено и заворачивал в свою монашескую рясу, давая мне несколько сушеных фруктов. Это было, пожалуй, почти единственной лаской, которую я помню.
Сестра моя напоминает, что одной из моих одиноких игр была игра в начало путешествия. Собирание вещей в тюки, а затем отбытие с ними на игрушечной лошадке.
Но, в конце концов, в начале шестого месяца года земли-зайца, что соответствует 1939 году, пришло время начаться моему настоящему путешествию.
Представители правительства не смогли собрать всю требуемую сумму трех сотен тысяч долларов наличными, но, к счастью, в это время случились какие-то китайские мусульмане-купцы, которые намеревались отправиться в Лхасу в качестве первой части своего пути паломничества в Мекку, и они согласились одолжить недостающие деньги с тем, чтобы им вернули их в Лхасе. Тогда китайский губернатор позволил мне отправиться, при условии, что старший группы останется с ним в заложниках, пока не прибудет собрание священных текстов, написанных золотом, и полное одеяние 13го Далай Ламы, которые по требованию губернатора должны быть посланы в монастырь Кумбум в том случае, если я благополучно доберусь до Лхасы. Об этом было достигнуто соглашение, но я рад сообщить, что после того, как я действительно достиг Лхасы, в Докхаме случились какие-то политические неприятности и в это время заложнику удалось бежать и благополучно добраться до Лхасы.
Через неделю после моего четвертого дня рождения мы выступили в путешествие, которому суждено было продлиться три месяца и 13 дней. Моим родителям было очень печально тогда оставлять Такцер, свой дом, хозяйство и своих друзей, потому что они все еще не знали, что готовит нам будущее. В нашем караване было около 50 человек, 350 лошадей и мулов, сюда же входили члены поисковой партии, моя семья и группа мусульман, начинающих свое еще более долгое паломничество. Родители взяли с собой двух моих старших братьев - Гьело Тондупа, которому было девять лет, и Лобзан Самтэна, которому было шесть.
В Тибете не было колесных экипажей или повозок и дорог для них. Самтэн и я ехали на сооружении, называемом "трельжан", которое представляло собой паланкин, установленный на двух шестах, закрепленных на спинах двух мулов. На неровных и опасных частях дороги меня по очереди несли члены поисковой партии. Каждый день мы двигались только с рассвета и до полудня, что обычно практикуется при путешествиях в Тибете, и каждый вечер мы устраивали лагерь в палатках, потому что по пути было очень мало населенных пунктов. На самом деле в первую часть нашего путешествия мы вообще никого не встречали неделю за неделей, за исключением нескольких кочевников, которые приходили попросить моего благословения.
Как только я оказался в безопасности за пределами досягаемости китайских властей, в Лхасе была собрана Национальная ассамблея, которая должна была утвердить выбор. Ассамблее был представлен подробный доклад. Доклад о видениях регента, о тестах, которые я успешно прошел, о намеках, которые сделал 13-й Далай Лама относительно места, где он хотел бы переродиться. Было указано, что поиски и исследования были в полном согласии с советами ведущих оракулов и лам. В результате ассамблея единодушно утвердила, что я был перерождением Далай Ламы, и старшим официальным лицам было предложено встретить меня в дороге.
Мы встретились с первым из этих официальных лиц у реки, именуемой Тобчу, почти через три месяца после начала путешествия. С ним было 10 человек и около сотни тюков с провизией, а также четыре кожаные лодки, которые должны были перевезти нас и наше продовольствие через реку. Так караван начал разрастаться.
Через несколько дней мы пересекли перевал Трацангла и приблизились к городу Бумчен, от которого до Лхасы оставалось 15 дней пути. Здесь нас приветствовал следующий эмиссар правительства, который поднес мне не только шарфы (тиб.: "ката"), которые являются универсальным символом тибетского приветствия, но также и "мандал-тен-сум", троичное подношение, выказывающее наивысшее почтение. Именно в этот момент мои отец и мать впервые поверили, что их младший сын является перерождением Далай Ламы, и ощутили большую радость, волнение и благодарность, вместе с ощущением невероятности происходящего - род сомнения, которое часто сопровождает великие и счастливые новости.
Немного позже, в десяти переходах от Лхасы, мы встретились с партией примерно из ста человек, вместе с которой двигалось много лошадей и мулов. Эта партия возглавлялась министром тибетского Кашага и включала много официальных лиц и представителей трех крупнейших монастырей Лхасы, каждый из которых поднес мне традиционные шарфы и мандал-тен-сум. Они принесли с собой декрет, объявляющий меня 14-м Далай Ламой, который был издан регентом, Кашагом и Национальной ассамблеей Тибета. Тогда я сбросил свое крестьянское платье, и был одет в монашеские одеяния. Мне в услужение были приданы помощники по церемониям и с этого времени меня несли в позолоченном паланкине, который мы, тибетцы, зовем "пебджан".
Наш караван приобрел еще больший размах. В каждой деревне и городе, которые мы проходили, нас встречали процессии лам и монахов с благими символами и эмблемами. Народ этих мест также присоединялся к нашему шествию под звуки рогов, флейт, барабанов и цимбал, а от сжигаемых благовоний поднимались облака дыма. Все - и миряне и монахи - были в своих лучших одеждах и приветствовали меня, когда меня проносили мимо, сложенными руками и счастливой улыбкой на лице. Я помню, что, выглядывая из своего паланкина, видел, как они роняли слезы радости. Везде звучала музыка, и люди танцевали.
Следующее важное место в нашем путешествии называлось Дам У-ма Тханг. Там я был принят регентом и официальным настоятелем монастырей Тибета. Здесь мы прервали путешествие и провели три дня в монастыре Ретинг. Но высшая точка официального приема была достигнута лишь тогда, когда мы прибыли в Дод Гунтханг. Здесь уже были и все остальные старшие официальные лица, прибывшие приветствовать меня. Премьер-министр, члены Кашага, главные настоятели монастырей Дрепунга, Сера и Гадэна - трех столпов буддизма в Тибете.
Также меня приветствовал господин Хью Ричардсон, глава британской миссии в Лхасе. Мы теперь были очень близко от Лхасы, и немного дальше по пути нас встретили представители Бутана, Непала и Китая. Теперь наш караван стал очень велик, и мы продвигались по направлению к священному городу длинной процессией. С одной из сторон нашего маршрута выстраивались тысячи монахов с разноцветными знаменами в руках и штандартами, многие группы людей пели приветственные песни и играли на музыкальных инструментах. Солдаты всех подразделений тибетской армии прибыли для того, чтобы поднести мне вооружение. Все население Лхасы - мужчины и женщины, молодые и старые - вышло в своих лучших одеждах, чтобы встретить меня и почтительно приветствовать. Когда меня проносили мимо, я слышал, как они кричали о том, что наступил день их счастья. Я чувствовал себя как во сне.
Мне казалось, будто я был в громадном парке, полном прекрасных цветов, в котором дует теплый приятный ветерок, и передо мной элегантно танцуют павлины. Там был незабываемый запах диких цветов, и песни свободы и счастья звучали в воздухе. Я не выходил из этого сна до тех пор, пока мы не достигли города. Там меня привели в храм, где я скромно поклонился перед священными изображениями. Затем процессия направилась в Норбулинку, летнюю резиденцию Далай Лам. И меня, все еще находящегося как во сне, проводили в превосходные апартаменты моего предшественника.
Церемонию возведения на трон было решено провести вскоре после моего прибытия. Дата церемонии была назначена на 14-й день первого месяца года железа-дракона, что соответствовало 1940 году. Она была утверждена регентом в соответствии с советом государственных астрологов и по консультации с Национальной ассамблеей. Были посланы пригласительные телеграммы правительствам Китая, британскому правительству Индии, королю Непала и махараджам Бутана и Сиккима, в которых им сообщалась дата возведения на трон. Церемония проходила в Сиши Пунцог, зале Всех Добродетелей Сансары и Нирваны, который находился в восточной части дворца Поталы. Здесь собрались дипломатические представители соседних стран, официальные лица тибетского правительства, как миряне, так и монахи, ламы-перевоплощенцы, настоятели и заместители настоятелей трех крупнейших монастырей - Дрепунга, Сера и Гадэна, а также члены моей семьи. Когда я вошел в зал, меня сопровождали регент, который был моим старшим учителем, и мой младший учитель. Следом шли члены Кашага, главный и действующий настоятель и старший домоуправитель. Также нас сопровождали владыка по одеждам, владыка религиозных церемоний, владыка по столу и представители древних районов Тибета.
Все собравшиеся встали, когда я вошел, а главный настоятель и старший министр подвели меня к "львиному" трону, в то время как старший домоуправитель вел всю процедуру. Сен-три - "львиный" трон, был установлен в соответствии с предписаниями священных текстов. Он был квадратной формы и сделан из позолоченного дерева. По сторонам его были вырезаны восемь львов, поддерживающих трон, по два с каждой стороны. На нем лежало пять квадратных подушек, каждая покрыта парчой своего цвета. Таким образом, все сооружение достигало высоты шести или семи футов. На столике перед троном лежали все печати Далай Лам. Церемония началась с распева особых молитв группой монахов, которые жили в Потале и участвовали во всех религиозных церемониях с Далай Ламой. Также они поднесли благие символы, повторяя молитвы, указывающие на значение этих символов. Затем вперед вышел регент и поднес мандал тен-сум. Сущность этого подношения - три символических дара. Золотое изображение Будды вечной жизни, священная книга этого Будды и небольшой чортен - ступа традиционной тибетской формы, знакомая всем путешественникам по Тибету. Это означало просьбу ко мне, чтобы я жил долго, проповедовал религию и мыслил, как Будда.
Затем регент, мой младший учитель и премьер-министр поднесли мне церемониальные шарфы. Я благословил регента и моего учителя, прикасаясь своим лбом к их лбу, а премьер-министра, который был мирянином, я благословил, прикоснувшись к его голове обеими руками. После этого старший домоуправитель возглавил процессию других подносителей, которые дарили мне "дрома" - сладкий настой травы, который подносили в небольшой чаше на блюде, причем и чаша и блюдо были сделаны из золота. Затем другие слуги поднесли "дрому" всем, кто присутствовал в зале. Подношение "дромы" - это часть всякой церемонии в Тибете, символ благопожелания. Далее последовала церемония подношения чая, - сначала мне, а затем всем остальным собравшимся. Потом был поднесен сладкий рис. Пока проходили все эти церемонии, двое ученых монахов проводили показательный диспут по фундаментальным вопросам религии. По окончании диспута группа мальчиков представила мимический спектакль, сопровождавшийся музыкой, разносившейся по всему залу.
Затем регент поднес мне мандал тен-сум от имени правительства Тибета. Это была тщательно выполненная эмблема Вселенной, которую с одной стороны держал член Кашага, а с другой - главный настоятель. Регент объяснил значение этого подношения и объявил, что после долгих поисков, консультаций с оракулами и высшими ламами я возвожусь на трон правительством и народом Тибета в качестве духовного и светского правителя государства. Он обратился ко мне с просьбой, чтобы я жил долго на благо и процветание народа и религии Тибета.
После этого была длинная процессия официальных лиц, как мирян, так и монахов, которые подносили мне дары от имени правительства Тибета. Вначале были поднесены золотое колесо и белая раковина, символы духовной и светской власти. За ними последовали восемь символов блага и счастья и семь царских символов. Процессия завершилась вереницей других даров.
Затем настала моя очередь благословить собравшихся. Вначале я благословил официальных лиц тибетского правительства духовным образом, затем иностранные представители подошли и поднесли мне церемониальные шарфы. Я лично возвращал их представителям высших рангов, а остальным их возвращал домоуправитель. Различного рода фрукты, которые были поставлены передо мной в зале, также были поднесены мне, а впоследствии их раздали присутствующим.
После этого вновь было мимическое представление, вслед за которым пришла процессия людей в масках и одеяниях богов и богинь океанов и небес, которые распевали хвалы нашей стране. После них было еще четыре маски, представлявшие древних индийских "ачарья" - учителей. И двое занимавших высокое положение монахов, которые декламировали перечни добрых или знаменательных лет в истории Тибета и его религии. Затем опять было мимическое представление, и церемония закончилась тем, что двое монахов читали сочинённые ими стихи с молением о долгой жизни Далай Ламы, о победе религии по всему миру и о мире и процветании для всех существ под руководством правительства Далай Ламы. Я наградил этих монахов особыми благословениями и подарил им по церемониальному шарфу как похвалу их стихотворного произведения.
Так церемония завершилась, она была длинной, и мне рассказали, что все, кто присутствовал, были довольны, что я, каким маленьким я ни был, смог сыграть свою роль с соответствующим достоинством и важностью. После этого я перешел в Пунцог Докьел, Зал добрых дел Сферы желаний. Здесь все официальные лица, сопровождавшие меня в зале, где происходило возведение на трон, вновь заняли свои места. Мне были переданы все печати, полагающиеся мне по должности, и был произведен первый символический акт соверена: я поставил печати на документах, где были записаны распоряжения монастырям. Таким образом, когда мне было четыре с половиной года, я был формально признан 14-м Далай Ламой, духовным и светским правителем Тибета. Всем тибетцам будущее казалось счастливым и спокойным.
Глава вторая
В поисках пробуждения
Мое образование началось, когда мне было шесть лет, и учили меня исключительно согласно традиционной системе тибетского образования. Поэтому я должен объяснить методы и цели такого образования.
Наша образовательная система, хотя и была установлена много столетий назад, доказала свою эффективность, по крайней мере в сохранении высоких нравственных и интеллектуальных стандартов среди тибетцев. По современным представлениям, она имеет тот недостаток, что совершенно игнорирует развитие научного знания последних столетий, но причина этого, конечно, в том, что Тибет вплоть до недавнего времени был совершенно изолированной страной. Основная цель тибетской системы образования состоит в том, чтобы расширять и преобразовывать ум посредством разнообразных видов познания.
Высшее светское образование включало изучение драмы, танцев, музыки, астрологии, поэтики и композиции. Эти науки известны в Тибете как "пять меньших предметов". Их изучают не только миряне, - ученики, получающие религиозное образование, тоже могут выбрать один или больше из них. Чаще всего они предпочитают астрологию и композицию.
Курс духовного высшего образования включает медицину, санскрит, диалектику, искусства и ремесла, а также метафизику и религиозную философию. Это так называемые "пять высших предметов". Из них последний - наиболее важный и фундаментальный. Вместе с диалектикой он, в свою очередь, делится на пять ветвей. Это, если использовать санскритские названия, праджняпарамита - совершенство мудрости, мадхьямика - философия срединного пути, виная - канон монашеской дисциплины, абхидхарма - метафизика и прамана - теория познания и логика. Строго говоря, последняя не является одной из ветвей священных текстов, но включается в вышеупомянутые "пять высших предметов" для того, чтобы подчеркнуть важность логики и теории познания для развития духовной мощи. Тантрический путь махаяны сюда не включается, он изучается отдельно. Такое религиозное образование в основном и получают монахи Тибета, оно глубоко, и для освоения этих весьма сложных материй необходимы большие умственные усилия.
Согласно тибетской системе, прежде чем дать ученику информацию, используются различные методы для развития его умственных способностей. Сначала детей учат читать и писать, заставляя копировать то, что делает учитель. Это, конечно, естественный метод, который все мы используем всю жизнь. Для того, чтобы тренировать память, практикуется усиленное заучивание священных текстов наизусть. Третий метод - объяснение - таков же, как во всем мире. Некоторые из наших монашеских колледжей тоже используют его для обучения своих студентов. Но большинство монастырей предпочитает метод диалектических диспутов между учеником и учителем, или между учениками. Ну и, наконец, есть методы медитации и концентрации, которые особенно важны для тренировки ума на более высоких ступенях образования и практики религии.
Как и большинство детей, я начал учиться читать и писать и чувствовал то же, что, наверное, ощущает большинство детей этого возраста, - определенное колебание и сопротивление процессу обучения. Мысль о том, чтобы привязать свой ум к книгам и компании учителей, была не слишком привлекательной. Однако я обнаружил, что могу делать уроки так, что это удовлетворяло моих учителей. И когда я привык к строгому курсу обучения, они начали отмечать мой прогресс как необычно быстрый.
Имеется четыре формы тибетского письма. Первые два года я изучал с моим старшим и младшим наставниками форму алфавита, которая используется для печатания книг, она называется "учен". В то же время я каждый день заучивал наизусть по стиху из священных текстов и проводил еще час в чтении священных текстов. Когда мне исполнилось восемь лет, я начал изучать обычную письменную форму тибетского алфавита, которая называется "уме". Этому меня учил мой старый компаньон Кенраб Тензин, который был участником поисковой партии и вернулся со мной из Докхама в Лхасу. Он занимал административный пост, будучи монахом, и, обладая характером, имел особый дар обучения маленьких детей. Метод, которым он пользовался, используется по всему Тибету: он писал тибетские буквы не чернилами, а палочкой на небольшой деревянной дощечке, покрытой меловой пудрой, и затем я должен был прописать сверху эти буквы чернилами. Мы начинали с больших букв, затем, по мере прогресса, делая их все меньше и меньше. Через некоторое время я начал копировать слова, которые он писал в верхней части доски, и около шести месяцев я писал на деревянных досках, чтобы овладеть соответствующим почерком. Затем Кенраб Тензин начал позволять мне писать на бумаге.
Мой младший учитель Тричжанг Римпоче учил меня грамматике и правописанию. И хотя я провел около пяти лет, учась писать по-тибетски, это было, конечно, лишь добавлением к ежедневным, утром и вечером, изучения священных текстов, необходимых для моей религиозной подготовки, в которой и состояла главная цель моего образования. Изучение письма, чтения и грамматики рассматривалось только как средство для достижения этой цели.
Мое религиозное образование в области диалектического диспута началось, когда мне исполнилось двенадцать. И поначалу оно было нелегким, потому что опять таки я ощущал внутреннее сопротивление, более сильное, чем подобное же сопротивление шесть лет назад. Но вскоре трудности прошли, и предметы стали более приемлемыми. Я должен был изучить и выучить наизусть трактаты высших предметов и участвовать в дискуссиях по их содержанию, иногда дебатируя с наиболее уважаемыми учеными. Я начал с праджняпарамиты, совершенства мудрости. Есть более 30 томов комментариев на эти трактаты, и монашеские университеты делают свою собственную выборку. Я, помимо основных текстов курса, выбрал для себя два комментария. Один был написан великим индийским пандитой Харибхадрой, а другой, на 302 страницах, пятым Далай Ламой. Поэтому я должен был ежедневно заучивать наизусть где-то около трети страницы, а, кроме того, прочитывать и разбирать значительно больше. В то же время началась моя тренировка в области диспутов, начинающаяся с элементарной логики. Из семи монастырских колледжей монастырей Дрепунга, Сера и Гадэна были выбраны семь ученых, чтобы помочь мне в этом деле.
Когда мне только исполнилось 13, в восьмой месяц года огня-свиньи, я был формально допущен в два из больших монастырей - Дрепунг и Сера. По этому случаю я должен был принять участие в публичных дебатах в пяти монастырских колледжах этих двух монастырей. Впервые я принимал участие в публичной дискуссии по высшим предметам и, естественно, немного побаивался, был взволнован и стеснялся. Моими оппонентами были ученые настоятели, которые были устрашающими соперниками в дебатах, и на этих встречах присутствовали сотни высоких религиозных лиц. Все они были учеными, там же были тысячи монахов. Однако ученые ламы потом сказали мне, что я вел себя удовлетворительно.
Я не собираюсь просить моих читателей, принадлежащих к другим религиям, следовать за моим рассказом о моем дальнейшем изучении буддийской мысли, поскольку буддизм - религия скорее интеллектуальная, чем эмоциональная, и имеет литературу из тысяч томов, сотни из которых я изучал. Однако я предлагаю краткое изложение буддизма Тибета в качестве приложения к этой книге[2].
Я уже сообщал, что меня ввели в метафизику и философию вскоре после того, как я достиг тринадцатилетнего возраста. И должен признаться, что это поразило меня до головокружения. Я чувствовал, как будто меня ударили камнем по голове. Но эта фаза продолжалась немногим более нескольких первых дней. После этого новые темы, как и ранние курсы, стали проще и яснее. Нет ничего трудного, когда ты к этому привыкнешь, сказал один индийский провидец, и я нахожу, что в случае моего образования было именно так.
Один за другим новые предметы добавлялись к моему расписанию, и по мере того, как я продвигался, учиться становилось все легче и легче. В действительности я начал ощущать растущее желание познавать больше и больше. Мои интересы стали выходить за рамки обязательной программы, и я с удовольствием читал книги, опережая свой график и желая узнать от учителей больше, чем было предназначено в моем возрасте. Этот рост интеллектуальных сил связывается с духовным развитием, поскольку на каждой стадии моей тренировки я получал освящение тела и ума в подготовке к более высоким доктринам.
Первое из этих посвящений я получил, когда мне было восемь, и я все еще живо это помню, - то чувство мира и счастья, которое я испытал. При каждой из последующих церемоний я переживал религиозный духовный опыт, который с ними связывался. Моя вера в мою религию становилась все глубже, и я ощущал рост внутренней уверенности, что двигаюсь по правильному пути. Когда я стал более привычен к этим переживаниям, я начал ощущать, как во мне растет спонтанное чувство благодарности к Будде, и также стал чувствовать долг перед теми учителями, в основном индийцами, которые передали тибетцам свои бесценные религиозные доктрины, и к тем тибетским ученым, кто перевел их и сохранил на нашем языке.
Я начал меньше думать о себе и больше о других и познакомился с тем, что такое сострадание. Именно это ощущение духовного роста сопровождалось в плане мышления повышением интеллекта, развитием памяти, способности к диспутам и ростом уверенности в себе. Как я далее расскажу, политические и другие обстоятельства не дали мне продолжить образование, как могли позволить себе талантливые ученые, посвящавшие всю жизнь поискам религиозного знания и духовного пробуждения. Но в течение лет тринадцати я мог посвящать значительную часть своего времени и внимания этим серьезным штудиям, и, когда мне исполнилось 24 года, я подвергся предварительным экзаменам в каждом из трех главных монастырских университетов.
Эти экзамены всегда проходили в форме публичных дебатов. Правила процедуры просты, но достойны. Каждый студент предстает перед большим количеством оппонентов, которые могут выбрать любой предмет и любой вопрос, в котором хотят победить своего соперника, для чего в качестве основы используются все серьезные работы индийских и тибетских ученых, так же как и сохраненные в сутрах слова Будды. Во время каждого из предварительных экзаменов мне пришлось дискутировать с пятнадцатью учеными, по три ученых на каждую из пяти наук. Я должен быть защитить перед ними свой тезис и опровергнуть их аргументы. Затем я должен был предстать перед двумя чрезвычайно эрудированными настоятелями и инициировать обсуждение любого из пяти главных предметов. Во всех этих дебатах используются сильные формальные жесты для усиления каждого аргумента, так что спор предстает в виде интеллектуальной битвы, каковой он, по существу, и является.
Через год я предстал перед своим последним экзаменом, который происходил во время ежегодного религиозного празднества Монлама, в Лхасе, когда многие тысячи монахов прибывают в город, чтобы участвовать в особых буддийских молитвах, проходящих во время первого месяца каждого года.
Этот экзамен был разделен на три части. Поутру меня экзаменовали в прамане, или теории познания, - тридцать ученых по очереди в публичной дискуссии. В обед пятнадцать ученых приняли участие в дискуссии в качестве моих оппонентов в дебатах по мадхьямике - срединному пути и праджняпарамите - совершенству мудрости. Вечером 35 ученых опробовали мое знание винаи - канона монашеской дисциплины и абхидхармы - метафизики. И в каждой из этих сессий сотни ученых лам в своих блистающих красно-желтых одеждах, мои взволнованные учителя, сидевшие среди них, и тысячи заинтересованных монахов присутствовали на поле и критически слушали.
Я нашел эти экзамены чрезвычайно трудными, поскольку приходилось так сильно концентрироваться на предмете, который я обсуждал, и я должен был быть очень быстр, отвечая на любые вопросы. Несколько часов дебатов пролетели, как одно мгновение.
Конечно, я был горд и счастлив, что сдал заключительный экзамен, и после стольких лет изучения великих учений Будды был готов получить степень геше - доктора метафизики, но я знал, что нет конца стремлению человека к постоянному обучению, пока он не достигнет высшей степени духовного пробуждения.
Такое религиозное образование, на мой взгляд, приносит довольно редкое равновесие ума, душевный покой. Жизненный экзамен наступает тогда, когда мы встречаемся с горем или страданием. Тот, чей ум дисциплинирован изучением и практикой религии, встречает эти обстоятельства со спокойствием и терпеливостью. Человек, который не следует религиозному пути, может сломаться под ударом того, что он считает несчастьем, и закончить свои дни либо в саморазрушении, либо в действиях, которые принесут несчастье другим. Гуманность и истинная любовь ко всем существам могут происходить только из религиозного осознания. Каким бы именем религия ни называлась, ее постижение и осуществление являются сущностью душевного покоя, а значит - мирного мира. Если в душе нет мира, не может быть мира и в отношениях между людьми. Соответственно, не будет мирных отношений и между народами.
Здесь я всё же должен дать хотя бы краткое объяснение наших верований и моей собственной позиции как Далай Ламы, поскольку эти верования имеют чрезвычайно глубокое влияние на все, что я делал, и все, что делал мой народ, когда пришло время несчастий. Но я хотел бы отметить, что в нескольких строках невозможно описать сложность буддийской доктрины, и поэтому я попытаюсь дать не более чем общий обзор учения для тех, кто с ним совершенно незнаком[3].
Мы верим, по веским причинам, что все существа разных видов, как люди, так и животные, после смерти вновь перерождаются. В каждой жизни пропорция боли и радости, которые они испытывают, определяется суммой их добрых и дурных поступков в прошлых жизнях, хотя они могут и изменить эту пропорцию своими усилиями в настоящей жизни. Это называется законом кармы.
Существа могут мигрировать из одной сферы сансары в другую. Например, из состояния животного в состояние человека и обратно. В конце концов благодаря добродетели и прозрениям они способны достичь нирваны - конца перерождений. В пределах нирваны есть разные степени пробужденности. И высшая из них - совершенное пробуждение, состояние Будды.
Вера в перерождение подразумевает всеобщую любовь, поскольку все существа в течение своих бессчетных жизней бывали нашими любимыми родителями, детьми, братьями, сестрами, друзьями. Поэтому наша вера поддерживает добродетели, происходящие из этой всеобщей любви, а именно - терпимость, прощение, даяние, доброту, сострадание.
Перевоплощенцами называют существ, которые достигли различных ступеней святости, высшей из которых является состояние Будды, затем ступень бодхисаттвы, затем следуют достигшие или не достигшие освобождения слушатели-шраваки и Будды-для-себя - пратьекабудды, находящиеся либо на стадии не-учения-более, либо на стадии учения. Они рождаются для того, чтобы помочь другим существам, освобождаясь от страданий, развиваться к достижению состояния Будды. Благодаря этим действиям сами бодхисаттвы становятся Буддами, а также в конце концов и слушатели, и пратьекабудды тоже достигают состояния Будды. Будды же могут являть свое воплощение исключительно для того, чтобы обеспечить существам защиту и прибежище.
Только ради их пользы, - поскольку для себя они уже достигли высшего состояния, возможного в этом мире. Их воплощения могут являться везде, где в этом возникнет потребность. Например, отражения Луны, когда условия позволяют, могут быть видны в разных озерах и морях Земли, хотя сама Луна остается все это время на своем месте в небе. Этот же пример показывает, что, подобно тому, как Луна может отражаться одновременно во многих разных местах, так и Будда одновременно может воплощаться во многих различных телах. Все такие воплощающиеся существа, как я уже отмечал, могут воздействовать по своему желанию на время и место, где они будут перерождаться. И после каждого рождения у них сохраняется смутная память об их предыдущих жизнях, которая позволяет другим их распознать.
Я усердно трудился над своим религиозным образованием, но моя жизнь, жизнь мальчика, не вся была наполнена работой. Мне говорили, что некоторые иностранцы думают, будто Далай Ламы были, практически, заключенными во дворце Потала. Это правда, что я не мог слишком часто отходить от своих занятий, но между Поталой и Лхасой был построен дом для моей семьи, и я встречался с ними, по крайней мере, каждый месяц или полтора месяца. Поэтому я не был совершенно отрезан от семейной жизни.
Более того, отца я видел еще чаще, поскольку одна из небольших повседневных церемоний, которая проводилась либо в Потале, либо в Норбулинке, - летнем дворце, представляла собой церемонию утреннего чая, когда все монахи, являющиеся официальными лицами, встречались за чашкой чая. Эту церемонию посещали как я, так и мой отец.
Несмотря на то, что наши житейские обстоятельства так изменились, он продолжал сохранять свою любовь к лошадям. Он ходил кормить собственных лошадей каждое утро еще до завтрака и теперь, поскольку он мог себе это позволить, он давал им яйца и чай, чтобы сделать их сильнее. Когда я находился в летнем дворце, где расположены конюшни Далай Лам, и отец приходил туда увидеться со мной, я думаю, что частенько он сначала заходил к моим лошадям, а только потом ко мне. Примерно через год после того, как мы переехали в Лхасу, к нам присоединилась моя старшая сестра, а потом мой старший брат оставил монастырь Кумбум и тоже приехал в Лхасу.
Вскоре после прибытия моей старшей сестры родилась моя младшая сестра, а потом еще и мальчик. Мы все очень любили этого ребенка, и меня радовало, что у меня был младший брат. Но, к нашему горю, он умер, когда был всего лишь в двухлетнем возрасте. Это было горе, слишком знакомое моим родителям, поскольку многие из их детей умерли.
Но при смерти этого ребенка случилась любопытная вещь. В Тибете есть обычай перед похоронами консультироваться с ламами-астрологами, а иногда и с оракулами. В этом случае был получен совет, что тело мальчика не должно быть похоронено, оно должно быть сохранено. И тогда он родится вновь в этом же доме. Для доказательства на теле мальчика была сделана небольшая отметка. Через соответствующее время моя мать родила еще одного ребенка, ее последнего. И, когда он родился, на том месте, где была сделана отметка на предыдущем ребенке, было заметно бледное пятно. Это было то же самое существо, вновь родившееся в новом теле, для того, чтобы начать жизнь заново.
Я имел возможность принимать какое-то участие во всех этих семейных делах. Но большую часть времени в детстве я проводил в компании взрослых, и, конечно, без постоянного общения с матерью и другими детьми ребенку чего-то не хватает. Однако, даже если бы Потала и была для меня тюрьмой, эта тюрьма была просторна и великолепна. Говорят, это одно из самых больших зданий в мире. Даже если ты живешь там в течение многих лет, все секреты этого здания узнать невозможно. Оно совершенно покрывает верхнюю часть холма. Это целый город.
Строительство его начато было царем Тибета 1300 лет назад, когда это был просто домик для медитации. Этот домик был существенно расширен 5-м Далай Ламой в 17-м веке. Центральная часть современного здания, имеющего высоту тринадцать этажей, была построена по его указаниям, но он умер, когда здание достигло всего лишь второго этажа. Поняв, что он вскоре умрет, он велел премьер-министру хранить свою смерть в тайне, поскольку опасался, что, если бы народ узнал, что он умер, строительство остановили бы. Премьер-министр разыскал монаха, который внешне напоминал Далай Ламу, и преуспел в сокрытии его смерти на протяжении тринадцати лет, пока работа не была завершена. Но втайне он сделал камень, покрытый молитвами о скорейшем перевоплощении Далай Ламы, и камень этот был вмонтирован в стену. Его и сейчас можно видеть на втором этаже дворца.
Эта центральная часть здания имеет большие залы для церемоний, около 35 часовен, богато украшенных и расписанных, четыре кельи для медитации и мавзолеи семи Далай Лам. Некоторые из них достигают высоты 30 футов и покрыты золотом и драгоценными каменьями.
Западное крыло здания, которое было пристроено позже, является жилищем 175 монахов, а в восточном крыле находятся правительственные офисы, школа для монахов, выполняющих официальные функции, и залы Национальной ассамблеи, то есть тибетского парламента.
Мои собственные апартаменты были расположены над офисами на верхнем этаже, на высоте примерно 400 футов над городом. Там у меня было четыре комнаты. Та, которую я использовал чаще всего, имела размер около 25 квадратных футов, и стены ее были полностью покрыты росписями, изображающими жизнь пятого Далай Ламы настолько подробно, что портреты отдельных персонажей были размером не более дюйма. Когда мне надоедало читать, я часто сидел и следил за историями, рассказываемыми окружавшими меня великолепными подробными фресками.
Однако помимо того, что здание это использовалось как офис, храм, школа и жилище, Потала также была и громадным складом. Здесь были комнаты, наполненные тысячами бесценных свитков икон, танок, некоторые из них были написаны тысячу лет назад. Были комнаты, наполненные золотыми регалиями древних царей Тибета, также имевшими возраст более 1000 лет, и различными дарами, полученными от китайских и монгольских императоров, а также сокровищами Далай Лам, которые правили страной после царей. Здесь же хранились доспехи и оружие периода всей тибетской истории.
В библиотеках находились летописи тибетской культуры и религии, около семи тысяч громадных томов. Некоторые, как говорят, весили около 80 фунтов, а иные были написаны на пальмовых листьях, привезенных из Индии 1000 лет назад. Две тысячи просветляющих томов священных писаний были написаны чернилами, составленными из порошков золота, серебра, железа, меди, перламутра, лазурита и коралла. Каждая строка была написана чернилами иного цвета. В нижней части здания находились бесконечные подземные склады и комнаты, где хранились государственные запасы масла, чая и тканей, которыми снабжались монастыри, армия и государственные служащие. В восточной стороне была тюрьма для преступников высокого ранга, что, может быть, соответствует в какой-то степени Тауэру в Лондоне. А по четырем сторонам здания были крепостные башни, на которых тибетская армия ставила часовых.
В такой уникальной обстановке я не только занимался, но и преследовал свои детские интересы. Меня всегда привлекали механические вещи, но вокруг не было никого, кто мог бы мне хоть что-то о них сказать. Когда и был маленьким, добрые люди, знавшие о моем интересе, иногда посылали мне механические игрушки, такие как машинки, кораблики и самолетики, но я никогда не играл с ними подолгу, а всегда разбирал на части, пытаясь понять, как они работают. Обычно мне удавалось снова их собрать, хотя иногда, как можно понять, происходили несчастья. Был у меня конструктор, с его помощью я строил краны и железнодорожные вагоны задолго до того, как впервые увидел подобные вещи. Впоследствии мне дали старый кинопроектор, который работал благодаря вращению рукоятки, и когда я его разобрал, я нашел электрические батареи, которые создавали его свет. Это было мое первое знакомство с электричеством, и я гадал над всеми этими соединениями совершенно один, пока не нашел способ заставить его работать.
Также у меня был успех, хотя это случилось и позже, с наручными часами. Я полностью разобрал их, чтобы понять, как они ходят. И когда я все собрал, они продолжали работать!
В Потале каждый год начинался с церемонии на верхней крыше, перед восходом, в день Нового года (ужасно холодное время, когда, наверное, не только я устремлялся мыслями к чайной церемонии, которая должна была состояться попозже утром). Религиозные церемонии с этого времени продолжались день за днем на протяжении всего года вплоть до танца монахов в канун следующего Нового года.
Но весной и я, и мои учителя и слуги, а также некоторые из государственных департаментов переезжали в Норбулинку. Это была процессия, которую приходило смотреть все население Лхасы. Я всегда был очень рад переезду в Норбулинку. Потала давала мне чувство гордости за наследие нашей национальной культуры, мастерство ремесленников, но Норбулинка была больше похожа на дом. Она представляла собой в действительности несколько маленьких дворцов и храмов, построенных в большом и прекрасном саду, окруженном стенами.
Норбулинка, если перевести это слово, означает Драгоценный парк. Он был заложен 7-м Далай Ламой в 18-м веке, и с того времени последующие Далай Ламы украшали его и добавляли там свои резиденции. И я построил там себе домик. Место было очень плодородное. В огороде Норбулинки мы выращивали редис весом в 20 фунтов, а капусту такую большую, что ее нельзя было обхватить руками! Здесь были тополя, ивы, можжевельник, разнообразные цветы и плодовые деревья: яблони, груши, персики, орехи, абрикосы. Когда я там жил, мы посадили сливы и вишни.
Там, в промежутках между уроками, я мог гулять и бегать среди цветов в садах, где гуляли павлины и домашние олени. Там я играл на краю озера и дважды чуть не утонул. Также в озере я любил кормить рыб, которые, едва заслышав мои шаги, уже начинали подниматься к поверхности.
.......
.......