Робер Дуано Robert Doisneau

Робер Дуано: непридуманная жизнь, поцелуи и вечная парижская весна.

Если вы хотите увидеть Париж лиричным и романтичным, танцующим и беззаботным, улыбающимся и по-детски непосредственным, влюбленным и немножечко грустным, утомленным и неприбранным. Если вы хотите его видеть таким, каким его видят каждый день парижане, таким, каким он открывается только тем, кого любит и считает достойным, тогда вы должны посмотреть на него глазами Робера Дуано. С его фотографий, которые кажутся немного блаженно грустными, но, все же, такими ироничными, прозаично будничными и такими, феерично праздничными смотрит Франция середины прошлого столетия. Именно в это время жил и создавал свои шедевры великий и, пожалуй, самый известный, самый добрый и литературный французский фотограф, незаурядная личность, которую знает весь мир, мастер, не создавший своей школы, художник, не примкнувший ни к одному из направлений современного искусства, гений без собственного стиля. Потому что, собственной школой, стилем и направлением был он сам непревзойденный, неподражаемый и легкоузнаваемый на любом континенте «поэт улиц» Робер Дуано.

Фотография сопровождала его всю жизнь. На его снимках запечатлен целый мир, состоящий из реальных сцен без ретуши и дублей, постановщиком которых стала сама жизнь. У каждого его персонажа есть своя история, по каждому герою фотоснимка можно придумать эссе. Его фотографии – это царство светлой радости и хорошего настроения, в них абсолютно нет агрессии, жестокости, ничего гнетущего и вызывающего низменные чувства. Робер Дуано всегда был пацифистом, ему, как человеку и как фотографу, претило насилие и грубость, и он старался, по возможности, избегать их и в своей жизни и в своих работах. Прекрасно понимая, что все чувства и поступки присущие человеку и являющиеся частью его жизни имеют право на существование, он не выступал открыто против них, не боролся, он просто не фотографировал то, с чем был не согласен. "Мир, который я пытался показать, был миром, где мне было бы хорошо, люди были бы приветливы, где я нашел бы успокоение, которое так долго искал. Мои фотографии были как бы доказательством того, что такой мир существует".

Очень точные слова и как они удивительно емко и органично передают описание автором своей цели. Потому что Роберу Дуано действительно удалось создать фотографии, глядя на которые невозможно удержаться от улыбки, что бы ни было изображено в кадре! Такие натуралистичные и живые, они дарят идущее от них тепло, заложенное самим автором. При взгляде на фотографии Дуано, кажется, будто ты сам идешь по неугомонным улицам вечного Парижа и вдруг останавливаешься, увидев забавный кадр. Как тонко умел фотограф подмечать и легко передавать ту свободу, с которой дышится в просторе его снимков. Даже те, немногие фотографии, сделанные в страшные военные годы, сумели показать романтику и любовь, которая живет в разных формах, в разные времена, но главное – они показывают любовь к жизни самого фотографа, который буквально "смакует" каждый свой сюжет" через объектив фотокамеры. Он так же непревзойденно умеет передать эту необыкновенную «вкусность» и нам, зрителям. Мастеру удалось показать единство людей, несмотря на такие разные характеры. Это единство определило главную отличительную черту фотографий Роберта Дуано – безграничную любовь к людям и жизнеутверждающий, созидательный характер. Дуано не следовал традициям художественной фотографии своего времени. Пользуясь репортажной техникой съемки, он искал необычное в обычном, захватывающее в повседневном. Всеми своими работами — ну, или почти всеми — он отстаивал простоту фотографического языка. «У зрителей есть какие-то идеи относительно меня: они ожидают от меня фотографии определенного сорта. И это нормально, пусть даже они выбирают работы, которые мне нравятся меньше других. Наши любимые фотографии — как дети: чем больше мы вложили в них труда, тем больше их любим. Но не обязательно самые удачные — часто посторонний человек будет гораздо лучшим судьей, чем мы. И если он решил: «У этого фотографа лучше всего получаются такие-то фотографии», мы должны ему доверять», – говорил о себе и о своей работе сам фотограф. Он, один из немногих, кто обладал врожденным даром подмечать картинку, претендующую на то, чтобы стать шедевром.

Хотя жизнь его с самого детства была далеко не безоблачной. Да и время, в которое он родился и окружение, в котором он рос, были далеки от идеала. 14 апреля 1912 года в одном из не самых лучших и привлекательных пригородов Парижа, в районе Жантий родился мальчик, которого любящие родители назвали Робером. Хотя издавна этому городу приписывают романтический ореол, пригороды его, по мнению Дуано, носят более чем безобразный характер и никак не способствовали воспитанию в ребенке чувства прекрасного. Счастливое и беззаботное детство Дуано длилось недолго, и было прервано трагической несправедливостью и жестоким ударом судьбы. Когда Робберу было семь лет, его мать умирает от туберкулеза. В скором времени в их осиротевшей семье появляется новая женщина, которая стала второй женой его отцу, но так и не сумела стать любящей матерью для маленького Дуано. Поэтому детство мальчика прошло без материнской любви и ласки, что сделало его особо ранимым. И хотя подобные трагедии в то время не были редкостью, маленький Робер тяжело перенес утрату матери, что не могло не сказаться на всей его дальнейшей жизни и творчестве.

Убогий район, убогое детство, убогие перспективы. Что помогло юному Роберу Дуано не сорваться и не пойти на дно? Удержаться, выстоять и, преодолевая себя и окружение, стать тем, кем он стал. Возможно, уже тогда он умел видеть прекрасное в обыденном, отделять светлое и доброе от окружающей грязи и нищеты, стремиться ввысь наперекор судьбе. Как бы то ни было, но росток удивительно тонкого восприятия Робера Дуано, заложенный в него кем-то свыше, развился в мастерство, за которое его ценит весь мир.
В тринадцать лет, с трудом закончив среднюю школу, он поступает в учебное заведение Этьенн изучать печатное дело и графическое искусство. Профессия гравера-литографа, которую он осваивал и с которой готовился выйти во взрослую жизнь, уже тогда была бесперспективной. И хотя еще во время учебы Робер осознает это и по большей части жалеет о своем выборе, все же не оставляет учебное заведение и заканчивает в 1929 году обучение дипломированным специалистом. Это дает ему возможность найти свое первое место работы в студии графического искусства Ульмана, где он занимается производством ярлыков, этикеток, наклеек для фармацевтических компаний, оформлением рекламной продукции и зарабатывает свои первые деньги.
Но вскоре при студии открывается фотомастерская и молодой Дуано, не долго думая, переходит работать туда. Его страсть к наблюдению, врожденное чувство формы и пропорции, проявление интереса к художественным образам, как нельзя кстати, пришлись к месту на новой работе. А профессия гравера, развив и приумножив все заложенные в нем творческие начала, также научила его использовать ассоциации, образованные отдельными элементами. И вот восемнадцатилетний Робер Дуано выходит на улицы родного Парижа, чтобы снимать его реалии. Там, на улицах, он начинает проводить свои робкие фотографические опыты, имея в руках свою первую, довольно таки примитивную камеру. «Мне было тогда лет восемнадцать, и оборудование, которым я располагал, не позволяло мне снимать движущиеся объекты», – писал позже фотограф в своих воспоминаниях. Возможности его фотоаппарата позволяли снимать только статичные объекты на длинных выдержках, хотя и этого было достаточно для начала, чтоб научиться делать кадр, наполненный сюжетом. Да и годы обучения на гравера не прошли даром и помогали ему увидеть такое освещение, которое придавало необычность рутинным пейзажам. Так появилась его первая фотография с грудой кирпичей, которую он так и назвал «Кирпичная куча». Далее идут изгороди, афиши, здания и другие неподвижные объекты.

Робер Дуано не первый, кто прошел по этому пути, пути фотографирования статичных предметов. Но в отличие от, например, своего великого предшественника Эжена Атже, он не старался сохранить реальность парижских улиц для потомков, его больше волновали эстетические переживания. «Возможно, мой глаз гравера заставил меня обратить внимание на эту кирпичную кучу, куда так удачно падал свет», – как-то написал он о своей первой фотографии. Этими же приемами Дуано смог отобразить трагичность и романтизм Парижских улиц в годы войны. Но все это будет гораздо позже.
Но не только случайные события того периода, а и люди, с которыми его сталкивает жизнь, влияют на судьбу молодого Дуано. Именно таким очень важным и значимым человеком, с революционными идеями, изменившим направление течения жизни и творчества Робера, задавшим ему новый вектор развития был Андре Виньо. Известный скульптор, талантливый художник, музыкант и фотограф в 1931 году приглашает к себе в студию юношу и берет его на должность ассистента. Именно здесь Роберу Дуано открывается новый мир. Будучи сам по себе довольно таки неординарной личностью Андре Виньо, обладающий природным пониманием света, смог многому научить Робера Дуано.

Кроме того, молодой человек имеет возможность в его студии познакомиться с лучшими представителями авангардного искусства того времени. Он впервые встречается с художниками, писателями, в частности с Жаком Превером (Jacques Prevert), и открывает для себя другой мир фотографии: Жермэн Крюл (Germaine Krull), Кертез (Kertesz), Ман Рей (Man Ray), ночные фотографии Брассая (Brassai), и самого Андре Виньо. Их фотографии становятся для него откровением. Эти открытия послужили толчком к покупке, в 1932 году, первого фотоаппарата «Роллейфлекс». Так родились первые фотографии Парижа и предместий, окружавших Жантийи: фотографии детей и взрослых, снятые еще с приличного расстояния, но где окружающая обстановка имела важное значение. Уже тогда ему удавались простые в своей гениальности работы – мгновения из повседневной жизни простых парижан, жителей городских окраин; бытовые сцены, то пронзительные и полные трагизма, то вызывающие легкую улыбку. Постепенно Дуано оттачивает свой дар, который заключается в способности искать и фиксировать – с присущей ему человечностью и изяществом – эти несущественные явления повседневной жизни Парижа.

Ненасытное влечение к знаниям проявляется в нем стремлением к самообразованию. Он повышает свой профессиональный уровень как фотограф и параллельно изучает историю искусств, современные жанровые направления, его привлекает авангард, в частности сюрреализм. Кроме этого увлекается он философскими работами классиков марксизма-ленинизма. Штудирует труды Монтеля, Маркса, Ленина, запоем читает классическую и современную литературу. По рассказам самого Дуано, на него производят сильное впечатления работы таких фотографов, как Брассе, Атже и Картеш. Изменившись сам, он начинает по-новому смотреть на знакомый с детства мир парижских окраин. Он стремиться изменить все то, к чему привык, что всю жизнь окружало его. И уже через год, в 1932 году Роббер Дуано создает свой первый профессиональный репортаж. Это была серия фотографий о парижском «блошином рынке». При активном содействии Виньо эти фотографии публикуются на страницах газеты «Эксельсиор» (25 сентября 1932 года).
Это стало первым успехом и признанием его профессионализма как фотографа и художника. Но даже подобное достижение не позволяет Робберу побороть свою природную робость и застенчивость. Поэтому он по-прежнему не решается открыто снимать людей. По его словам, больше всего ему мешала скованность, неумение сближаться с людьми, ведь для того, чтобы сделать хорошую фотографию, фотограф должен установить некий контакт с человеком по ту сторону объектива. Но, все же, он делает это. « Моими первыми работами были фотографии улиц, однако, у меня было огромное желание фотографировать людей, и, в конце концов, я этим занялся…»
Пока что издали и незаметно, но ему все чаще и чаще удается заснять прохожих на улице. И только спустя годы, к нему придет осознание того, что прохожие такие же люди, как и он сам. «Годы прошли, прежде чем я преодолел это», – делился он позднее в одном из интервью. – «Я понял, что люди, которых фотографирую, такие же, как я сам. Я один из них, и они прекрасно это понимают». А пока что, для каждого разговора или обращения к незнакомому прохожему ему приходилось преодолевать свое собственное внутреннее сопротивление. «Нет худа без добра... Внутренняя цензура, вызванная исключительно робостью, заставляла меня снимать людей издалека и создавала ту самую атмосферу, которую я впоследствии искал…»

И опять в становление молодого фотографа как мастера и его творческое развитие вмешиваются жизненные реалии. Так удачно стартовавшая карьера была вдруг прервана призывом в армию. И хоть его служба продлилась всего лишь год, он потерял возможность вернуться на прежнее место работы в студию к своему уже другу Андре Виньону. Вернувшись после демобилизации, Дуано узнал, что Виньо увлекся кинематографом, и в связи с возникшими финансовыми трудностями, на фотостудию у него уже попросту не хватало средств. Поэтому Робберу Дуану ничего другого не остается, как искать другую работу и соглашаться на предложение стать промышленным фотографом. В 34-ом Дуано поступает на службу в компанию RENAULT, что в западной части Парижа. Привыкший к свободному полету, к каждодневному творчеству даже в деталях, молодой человек просто задыхается от нудности и монотонности новой работы. Всеми фибрами своей души он чувствовал, что строгая дисциплина, однотипные операции, прочие атрибуты работы на большом предприятии ему никак не подходят. То, что работа ему не нравилась, он, впрочем, никогда и не скрывал. И позже он признается, что, пребывая на работе, больше саботировал, чем приносил пользу, поскольку однообразие и отсутствие творчества угнетало его.
Но иметь постоянную работу на тот момент ему все же было необходимо. К тому времени он успел жениться и переехать в южный пригород Парижа – Монруж, где, кстати, и прожил до конца своих дней. Содержать молодую жену и свою семью стало его обязанностью. А работа промышленным фотографом хоть и отнимала творческую свободу, зато дарила некоторую финансовую. Но долго так продолжаться не могло, ведь насилие противоречило натуре Робера, и тем более насилие над самим собой, над своей мечтой, желаниями и возможностями. И когда за постоянные нарушения трудовой дисциплины Дуано в конце концов уволили, он только вздохнул с облегчением. «Непослушание мне представляется жизненно важной функцией и должен сказать, что эта черта не принесла мне слишком много неприятностей», – любил говорить о себе Дуано.
Молодой фотограф тут же находит работу в агентстве «Рафо», где плодотворно сотрудничает с Шарлем Радо. Основатель агентства берет активное участие в жизни и творчестве Дуано. Он помогает Роберу с продажей фотографий, а также постоянно находит для него новые и интересные заказы. Одним из таких заказов была съемка про греблю, а вторым – о древних пещерах. Но до конца насладиться полученной свободой и новой, захватывающей работой ему так и не удалось. Шел 1939 год. Европа стояла на пороге мировой войны. «Я уехал работать в одну из этих чудесных пещер, когда узнал об объявлении войны. … Я был в далеком прошлом – пятнадцать тысяч лет назад, – и вдруг война прекращает мое путешествие в доисторическую эру», – вспоминал он.

На этот раз изменения в его жизненные и творческие планы внесла именно война и повторный призыв на этот раз уже в действующую армию. В рядах французского ополчения Роберу Дуано довелось прослужить не долго. Уже через год, в феврале 1940 года, он был списан по состоянию здоровья. Сначала это был всего лишь кратковременный отпуск в течении трех месяцев, но неожиданно он растянулся на четыре года. И все эти четыре года Робберу нужно было чем-нибудь заниматься, чтобы прокормить себя. Но, если после первой демобилизации ему просто было трудно найти работу, то после второй, а уж тем более в оккупированном Париже, занятие по специальности было найти и вовсе сложно. Поэтому Дуано довольствовался случайными заработками. Ему приходилось снимать ювелирные украшения для рекламы, печатать и продавать открытки, делать фотографии для книги о французской науке.
И все же, как истинный француз, он не смог оставаться в стороне и быть безучастным свидетелем унижения своего родного города. Он стал членом французского Сопротивления и в меру своих возможностей оказывал посильную поддержку, чем мог, тем, кто боролся с фашизмом и фашистами. Вспомнив свою полузабытую за ненадобностью мирную специальность гравера-литографа, он помогал антифашистскому подполью подделывать документы. Это были фальшивые паспорта и удостоверения личности для участников сопротивления, евреев, коммунистов, беглых узников концентрационных лагерей.

В это время ему редко доводилось выходить с фотоаппаратом на улицу. И дело было вовсе не в нехватке времени, скорее, в нехватке фотоматериалов. И все же ему удается сделать несколько снимков, ставших фотоиконами оккупированного Парижа, например «Упавшая лошадь» (Le Cheval Tombe, 1942). Но, как бы долго война не длилась, и ей пришел конец. И по окончании ее Робер Дуано оказывается в первых рядах парижских фотографов. Несмотря на все трудности того времени, Дуано вспоминает послевоенный период с благодарностью. Наконец он оказался у дела, у своего любимого дела. Острая нехватка специалистов по фотосъемке и рекламе порождала высокий на них спрос, работы было не просто много, ее было очень много. Стали вновь выходить в свет французские газеты и журналы. Кроме возродившейся французской прессы, парижане смогли ближе познакомиться со знаменитым американским еженедельником «Life». «Было ужасно много работы, и я испытывал неутолимую жажду работы!» – рассказывал фотограф много лет спустя. По его же словам, в 1944 году на улицах Парижа можно было насчитать не более 15-20 человек с фотоаппаратами. В то время, работая в агентстве ADEP, он знакомится с Робертом Капа и Карте Брессоном. Высоко оценив возможности Робера, они предлагают ему стать членом «Магнума» («Magnum Photos»). Но коренной парижанин, искренне любивший свой город и его жителей, Робер Дуано просто не представлял своей жизни без него. А так как новое место роботы предполагало частые и дальние поездки, он был вынужден от нее отказаться. В это время Раймонд Гроссе восстанавливает работу фотоагентства «Рафо» и Дуано переходит к нему. Работу на улицах родного города, он предпочитает фотосъемкам в Соединенных Штатах, Канаде и других странах. Он бывал там и работал, но удовольствия от своего пребывания за пределами Парижа и от сделанной там работы не получал. Везде, где бы он бывал вне дома, он чувствовал себя «чужаком», «туристом». А именно «туристы» была для самого Дуано самой ненавистной категорией фотографов.
Он всей душой любил Париж, город, который принимал его во все времена, город, частью которого он стал, в который он врос. И это чувство, в каком-то смысле, было взаимным. Не стесняясь и ничего не скрывая, город открыто демонстрировал ему то, что надежно прятал от других. Это были какие-то абсолютно на первый взгляд неочевидные и скрытые до поры до времени ото всех моменты. И понимая это, Дуано стремился, за любую цену, слиться с городом и его жителями в одно единое целое, стать неотъемлимой частью того мира, который он снимал, впитать его в себя и самому раствориться в нем без остатка. Если надо было идти в бар или бистро и пить наравне с его завсегдатаями, он не раздумывая, делал это. Нужно было идти в школу и часами сидеть за партой на уроках с будущими героями своих снимков, он послушно выполнял и это. «Это был мир, который я знал и где мне было легко. Чтобы сделать подобный снимок, люди должны принять тебя, ты должен приходить и пить с ними каждый вечер, пока не станешь частью обстановки, пока они не перестанут тебя замечать». За непостановочный кадр, с запечатленным на нем реальным моментом жизни он готов был часами сидеть в «засаде».

Так, не без самоиронии, уже маститый фотограф, с мировым именем, любил рассказывать, как он несколько раз устраивал засаду напротив церкви Святого Павла: «Я ждал час, иногда два и думал: "Господи, что-то должно случиться". Я представлял себе разные события, которые я хотел бы сфотографировать, одно лучше другого. Но ничего не случалось. А если и случалось, то – бац – это настолько отличалось от того, к чему я готовился, что я упускал свой шанс». Конечно, Дуано несколько преувеличивал, и промахов у него случалось намного меньше, чем удачных кадров, принесших ему мировую известность. Хотя каждую свою удачную работу он приравнивал к свершившемуся чуду, и свято верил, что тут не обошлось без вмешательства высших сил. «Это очень по-детски, но в то же время это почти как акт веры. Мы находим место подходящее на роль заднего плана и ожидаем чудо». А еще Дуано прославился, как мастер устраивать ловушки. Сам, наделенный искрометным юмором, каждую свою фотографию он наделял иронией. Иногда немного грустной, иногда саркастической, а иногда и откровенно комичной. Его снимки, сделанные на перекрестках столицы, расскажут больше, чем любой красноречивый рассказ. Глядя на них, представляешь какой-то особый мир, подарить который зрителям мог лишь неповторимый Робер Дуано. Для его зрителя такой мир действительно существовал. Свежие, непостановочные, полные поэзии и юмора, – его фотографии описывают обычных людей (в обычных местах, занимающихся обычными делами), застывших во времени, случайно открывших мимолётные личные чувства в многолюдной среде.

Он с удовольствием любил посмеяться не только над собой, но и над парижанами. Его известная ранняя серия фотографий прохожих, глазеющих на фривольную картинку в витрине антикварного магазина, просто поражает очевидной анекдотичностью. Именно за эту серию работ его не раз подвергали критике. Не менее ироничным выглядит и любопытный мужчина с собакой, который точно также попал в аккуратно расставленную фотографом ловушку…Ловушка заключалась в том, что художник изображал обнаженный портрет одетой девушки… Сюжет, придуманный фотографом, с целью наблюдения реакции окружающих прохожих…В расставленную Робером ловушку попался и сам Пабло Пикассо, увидев однажды знаменитую фотографию «Мужчина с хлебом» (1952 год). «Погляди на хлеб! Всего четыре пальца!» – воскликнул Пабло Пикассо своему другу, фотографу Дувано… «Поэтому я и решил назвать эту фотографию «Пикассо», – сказал фотограф. Конечно, для фототуриста такая работа и такое видение Парижа были бы просто невозможны.

Но, по мере своего взросления, как в жизненном, так и в творческом плане, Роббер Дуано  смягчает свой юмор. Сам фотограф объяснял это тем, что люди стали лучше понимать фотографию и ему больше не приходилось перегружать свои работы слишком явными шутками. Впрочем, даже в своих ранних работах он умел находить ту черту, отделяющую пусть даже фривольную шутку от сортирного юмора, которую сам себе не позволял переступить.
Настоящая известность приходит к Роберту Дуано в середине 1950-х годов и с тех пор неумолимо растет. С 1948 по 1951 он снимал для Paris Vogue. Также, ему довелось снимать таких личностей, как Жан Кокто (Jean Cocteau) и Пабло Пикассо (Pablo Picasso). Его фотографии находят свое достойное место в постоянных экспозициях десятков крупнейших музеев и художественных галерей по всему миру, он активно участвует в выставках, фотоальбомы мастера пользуются повышенным спросом. О жизни Дуано пишут исследования искусствоведы, снимаются фильмы, в последней четверти XX века имя фотографа приобрело поистине международную известность.

Одной из самых известных фотографий Робера Дуано стал «Поцелуй у здания муниципалитета». Снимок был сделан в 1950 году по заказу журнала «Life». Самая знаменитая фотография всех времен и народов, символ Парижа, гимн молодости, весны и любви принесла ему большие деньги, немеркнущую славу, но в то же время и большие проблемы. Ведь у каждой медали есть две стороны. Дуано пришлось познакомиться с обеими. В общем и целом, если не приглядываться к частностям, кадр выглядит абсолютно случайным, и, казалось бы, исключает всякую мысль о постановке. Ну кого в Париже могут удивить целующиеся пары. Да они здесь везде, на каждом углу и шагу. И снимок, на первый взгляд, передает, вполне обыденную сценку, виденную многими тысячу раз. Целующиеся влюбленные, которым ни до кого нет дела. Ни до прохожих, ни до места, где они это делают, ни до времени. Естественно было бы подразумевать, что молодые люди даже не подозревают о присутствии фотографа. Общая спонтанность сцены, «неряшливая» композиция, только усиливают это заблуждение. И только при очень большом желании все таки можно обнаружить в позах целующихся некоторую театральность. Но кому это было нужно в том далеком 1950 году. Тем более, что вместе с «Поцелуем» в том же журнале «Life» были опубликованы еще шесть других его братьев близнецов, таких же парижских поцелуев. И после публикации все бы о них благополучно забыли. Сдав негативы и все контрольные отпечатки, как и полагалось, в архив агентства «Рафо» и сам Дуано о них бы забыл. Но судьбой им всем было уготовано другое. Не забвение, а слава. Ведь по-настоящему знаменитая фотография откроется для зрителя только спустя 36 лет после того, как была опубликована в «Life». В 1986 году с негатива напечатали постер, который стал символом любвеобильного Парижа. И за двадцать последующих лет «Поцелуй у здания муниципалитета» был напечатан на двух с половиной миллионах открытках, на полумиллионе плакатов, а кроме этого на календарях, почтовых марках, майках, занавесках, постельном белье, не говоря уже о многочисленных фотоальбомах. Без преувеличения можно сказать, что на одной этой фотографии Дуано заработал больше чем на всех остальных своих фотографиях вместе взятых (агентство и фотограф заработали на этом снимке более 650,000 долларов)! Но своего абсолютного и несколько негативного апогея слава «поцелуя» достигла на судебном процессе в 1988 году, в ходе которого семейная пара из Ирви, якобы позировавшая на снимке, потребовала от Робера Дуано гонорара в 90 тыс. долларов. Кроме них было довольно много и других пар, которых якобы заснял мастер. Они забрасывали Дуано письмами и требованиями о выплате гонораров и компенсаций. В тот раз фотограф выиграл процесс, однако ему пришлось признаться в постановке этого снимка и в том, что для этого ему пришлось нанимать профессиональных моделей, которым он заплатил. Это признание стоило ему репутации «честного фотографа-документалиста». Кроме этого были поставлены под сомнения его же собственные слова: «Если ты делаешь фотографии, не говори, не пиши, не анализируй себя, не отвечай ни на один вопрос». Но свои действия он оправдывал тем, что фотографии целующихся пар могут поставить их в неудобное положение, дескать, «влюбленные, болтающиеся на улицах Парижа, редко оказываются законными парами». Но и это был не конец. Впереди предстоял еще один судебный процесс, на этот раз моделью себя объявила бывшая актриса Франсуаза Борне, предъявив в качестве доказательств снимок, подписанный автором и присланный им сразу же после съемок.

Невероятно, до чего люди могут опуститься ради денег! Предприимчивая женщина требовала от фотографа сто тысяч франков, но он опять выиграл суд – на этот раз он смог доказать, что уже заплатил паре за съемку. Для мягкой натуры Дуано это было наибольшее разочарование, поэтому он так невзлюбил этот снимок. И сам о нем был не лестного мнения. «Это поверхностная карточка, такие обычно продаются легко как дешевые проститутки», – в сердцах, отбросив всякую политкорректность, говорил он о самой известной своей фотографии. «Большинство из них ведут себя хорошо, – говорил Робер о своих фотографиях, – и улыбаются мне, когда я прохожу мимо. Но некоторые — ведут себя как стервы и никогда не пропустят момента усложнить мне жизнь. Наверно, я слишком добр с ними».
Но даже неоднократно выигранные суды, не поставили окончательной точки во всей этой неприглядной истории. Спустя десять с лишним лет после смерти фотографа, все внимание любителей фотографии и неравнодушных к творчеству Дуано людей было снова приковано к «Поцелую». В 2005 году Франсуазе Борне потребовались деньги, и она выставила собственный отпечаток фотографии с автографом автора на аукцион в надежде заработать 10-15 тысяч евро. Организаторы аукциона тоже не возлагали особых надежд на продажу этого снимка, они полагали, что при определенной удаче фотография может уйти и за 20 тысяч. Каково же было всеобщее удивление, когда анонимный швейцарский коллекционер заплатил за «Поцелуй у здания муниципалитета» 155 тысяч евро! Так что если фотография и была «проституткой», то не очень дешевой.
Говорят, гении рождаются в провинции, а умирают в Париже. Дуано был дважды гением. Он и родился и умер в Париже, ни разу не изменив своему городу. Умер Робер Дуано 1 апреля 1994 года, уйдя из жизни знаменитым и непонятым. «Больше не будет ни его смеха, полного сострадания, ни его поразительно забавных и глубоких реплик», – записал в своей записной книжке Анри Карте-Брессон. – «Никаких повторов, только неожиданность. Но всеобъемлющая доброта Робера Дуано, любовь к людям и скромной жизни навсегда запечатлелись в его творчестве».
За свою долгую и насыщенную жизнь Робер Дуано удосуживался многих титулов и званий. Его называли «Поэтом улиц», «Певцом парижских окраин» и «Мастером гуманистической французской фотографии». Вот только поэзия и гуманизм его фотографий были не всем и не всегда понятны и открыты. Их суть и очевидность открывались немногим, он сам это прекрасно понимал и очень переживал по этому поводу: «Я как деревенский дурачок, который убегает в лес, возвращается с птицей в шапке и слоняется повсюду, приговаривая: "Смотрите, что я откопал!" А эта птица неизвестной породы ужасно докучает благородным людям просто потому, что они не знают, как ее классифицировать. Прежде они никогда не видели таких птиц, а потому говорят: "Да, забавно. Теперь иди, поиграй где-нибудь еще, а нас оставь в покое, потому что мы говорим сейчас о серьезных вещах". К сожалению, примерно так выглядит нынче роль фотографа в обществе».